Следующий день был у меня очень загружен. Я приехал в Ньюпорт не для того, чтобы так трудиться, но к ужину я уже заработал четырнадцать долларов. Я немного вздремнул, а потом поехал в «Девять фронтонов» на занятия, начинавшиеся в половине одиннадцатого.
С тех пор как состояние доктора Босворта пугающим образом улучшилось, по вечерам он чувствовал потребность подкрепиться. Подкрепление в виде лечебного отвара и сухариков (я с благодарностями от них отказывался) приносила около половины двенадцатого миссис Тэрнер. От меня не ускользнуло, что этими перерывами в занятиях хозяин пользовался, чтобы поговорить на посторонние темы. Он сгорал от желания поговорить. Мы читали (по причинам, нам одним известным) «Deux sources de la morale et de la religion»
[115]
Анри Бергсона, когда появилась с подносом миссис Тэрнер.
То, что за этим последовало, было не просто разговором — это была военная вылазка, дипломатический маневр, с некоторыми чисто шахматными хитростями. Я еще раньше заметил, что он впопыхах спрятал aide-mémoir — записную книжку, какими привык пользоваться во времена своей дипломатической службы. Поэтому я был начеку.
— Мистер Норт, сентябрь в Ньюпорте — самый прекрасный месяц. Надеюсь, вы не собираетесь покинуть остров в сентябре, как многие другие. — Молчание. — Меня бы это очень огорчило. Мне вас будет не хватать.
— Спасибо, доктор Босворт. — И т. д. и т. д.
— Кроме того, у меня есть касательно вас определенные планы, которые обеспечат вам весьма выгодное занятие. Я хочу включить вас в число организаторов нашей академии. Ваша сообразительность и острый ум были бы тут неоценимы. — Я слегка наклонил голову и ничего не ответил. — В зимние месяцы круг моих друзей сужается. Теперь, когда я могу ездить на машине, мне — вернее, нам — открывается в этой части Новой Англии большое поле для исследований. Меня очень радует, что внучке эти поездки тоже доставляют удовольствие. Я стал делиться с нею кое-какими планами насчет того, что я называю моими «Афинами-в-Ньюпорте». — Молчание. — Многим миссис Теннисон кажется человеком скрытным. Это так, но я уверяю вас, что она женщина необычайного ума и широкой образованности. Она превосходная музыкантша — вам это известно?
— Нет, доктор Босворт.
— Зимними вечерами я буду слушать прекрасную музыку. А вы, мистер Норт, любите музыку?
— Да, сэр.
— Ну, конечно. Вплоть до трагической гибели ее мужа она брала уроки у лучших преподавателей в Нью-Йорке и за границей. После этого несчастья она отказывается петь гостям — и у нас дома, и у миссис Венебл. Вы слышали о печальных обстоятельствах смерти мистера Теннисона?
— Я знаю только, что он покончил с собой, мистер Босворт.
— Арчер Теннисон пользовался всеобщим расположением. Он получал от жизни большое удовольствие. Но было в нем, пожалуй, что-то от чудака. Лучше не вспоминать эту злосчастную историю. — Он понизил голос и со значением добавил: — Зимними вечерами мы втроем быстро двинули бы проект нашей академии.
Шахматная партия разыгрывалась стремительно и без оглядки. Всякие тонкости с моей стороны были бы излишни. Я сделал храбрый выпад черным конем:
— Сэр, как вы думаете, миссис Теннисон окончательно рассталась с мыслями о новом замужестве?
— Ах, мистер Норт, она необыкновенная женщина. Ну, кто из молодых людей, окружающих ее здесь — да и в Нью-Йорке! — может быть ей интересен? У нас есть несколько яхтсменов; несколько молодых людей из тех, кого называют «душой общества», — скучные остроумцы и сплетники. Тетя Элен приглашала ее зимой на несколько недель к себе — она отказывается. Отказывается от приглашений в концерты и в театры. Замкнулась в себе. Живет только своим маленьким сыном, чтением и музыкой и — я счастлив сказать — самыми душевными заботами обо мне. — Он снова понизил голос: — Кроме нее… и академии у меня ничего не осталось. Свою тетю Сару она совершенно вывела из терпения, и я просто в тупике. Я был бы счастлив, если бы она вышла замуж за кого угодно, откуда бы он ни явился.
— У нее должно быть много поклонников, доктор Босворт. Она красивая и обаятельная женщина.
— Правда? — Снова понизив голос, он двинул своего белого ферзя через всю доску: — И разумеется, очень хорошо обеспечена.
— Неужели? — спросил я с удивлением.
— Отец оставил ей большое состояние, муж — тоже.
Я вздохнул:
— Но если дама никак не поощряет… что может сделать джентльмен? У меня такое впечатление, что барон Штамс питает искреннюю и глубокую симпатию к миссис Теннисон.
— О, я думал об этом. В особенности после того, как вы открыли мне глаза на его превосходные качества. Вчера он приходил к нам прощаться. Никогда в жизни я так не ошибался в человеке… и такие интересные связи! Вы знаете, что сестра его матери — английская маркиза? — Я этого не знал и покачал головой. — Это она, как говорится, «устроила» его в Итон. И подумать только — какие познания в философии и о философах. Будь он немного постарше, я бы, пожалуй, назначил его директором нашей академии. Но должен вам сказать, вчера вечером Персис даже рассердилась на меня — и была очень резка, — когда я стал отзываться о нем с большой похвалой. Я сначала не понял. Потом вспомнил, что некоторым нашим друзьям браки с иностранцами — особенно с европейскими аристократами — принесли разочарование. Очень не посчастливилось моей дочери Саре — он был милейший человек, но спал на ходу. Не думаю, что иностранец такая уж желанная партия, мистер Норт.
Сколько можно еще валять дурака! Я начал атаку ладьями и слонами и легкомысленно заметил:
— Мне бы и в голову не пришли такие препятствия, доктор Босворт. Я всего лишь висконсинский крестьянин. — Настал мой черед понизить голос: — Я уже довольно давно помолвлен, но по секрету вам скажу, что постепенно и мучительно расстраиваю помолвку! Молодому человеку надо быть предельно осмотрительным. Даже в моем кругу мужчине трудно решиться на брак с женщиной, чей муж покончил с собой в ее присутствии.
Доктор Босворт разинул рот, как загарпуненный кит:
— Персис при этом не было! Это произошло на пароходе. Он выстрелил себе в голову на верхней палубе. Я же говорил: он был с причудами. Он был чудак. Любил играть огнестрельным оружием. Нашу милую Персис никто ни в чем не укорял. — По щекам его текли слезы. — Спросите кого угодно, мистер Норт. Спросите миссис Венебл — кого угодно… какие-то сумасшедшие рассылали эти анонимные письма — гнусные письма. Они совсем убили бедную девочку.
— Трагическое положение, сэр.
— Ах, мистер Норт, вся жизнь наша — трагедия. Мне почти восемьдесят лет. Я оглядываюсь вокруг. Тридцать лет я служил моей стране — и не в безвестности. Моя семейная жизнь сложилась так, что лучшего и пожелать нельзя. А потом — одно несчастье за другим. Не буду вдаваться в подробности. Что такое жизнь? — Он взял меня за лацкан. — Что такое жизнь? Вы понимаете, почему я хочу основать академию философов? Зачем мы на земле? — Он начал вытирать глаза и щеки огромным носовым платком. — Какая глубина в этой книге Бергсона!.. Увы, время идет, а сколько еще не прочитано!
