— Никто не должен чувствовать себя обделенным или обманутым, — распорядился он и дал указание секретарям платить за дома столько, сколько попросят владельцы. Но никто не отваживался назвать слишком высокую цену, чтобы потом его не упрекнули в получении выгоды за императорский счет.
Так на северо-западе место было расчищено, и дворец протянулся до самого форума, где возвышался храм божественных близнецов Кастора и Поллукса, сыновей Зевса и Леды. Калигула не решился его снести, и тогда храм превратили в часть нового дворца.
Гай Цезарь потирал руки, наблюдая, как растет и преображается строение. Если бы он смог разбудить на часок-другой своего предшественника, чтобы показать, как сокровища, над которыми он так трясся, изменили лицо ненавистного ему города!
На Квиринале со времен Республики сохранился маленький храм Сераписа, чтобы солдаты из Египта могли отдать здесь дань уважения своему богу. Калигула велел снести его и построить на этом месте новый, значительно больший храм, но теперь в честь Исиды и Сераписа. Его страсть к египетским богам зашла так далеко, что он поручил Макрону, когда тот отправится в Египет, разыскать там особенно крупные изваяния и переправить их в Рим.
Новый наместник все еще не отплыл в Александрию: по непонятным причинам император медлил с приказом. Макрон, и так сильно разочарованный поведением Калигулы, начал забываться и частенько вел в кругу друзей и знакомых неосторожные разговоры. Он, который всегда знал меру в употреблении вина, теперь пил от скуки и пресыщенности, поскольку Калигула не дал ему никакой службы, лишив его привычного образа жизни. Должность префекта он потерял, а к исполнению новой ему не давали приступить.
Как-то вечером, который он проводил в обществе знакомых сенаторов и трибунов, обида Макрона, выпившего очень много, выплеснулась наружу.
— Если бы я не обещал Калигуле молчать, то мог бы рассказать вам интересные вещи…
На минуту к нему вернулось благоразумие, но потом бывший префект все-таки продолжил:
— Если он сейчас сидит на троне, наш Сапожок, то только благодаря мне. То, что я сделал, едва ли бы сын сделал для своего отца или брат для брата, но я — я… Да, ради него я взял это на себя, чтобы мы потом вместе пожинали плоды.
Макрон залился пьяным смехом. Слушатели притихли.
— Но он об этом и не думает, наш замечательный император, замаравший свою честь кровосмешением, у него есть дела поважнее. Хочет, чтобы народ прославлял его как великого освободителя, основателя нового времени.
Они рукоплещут, а Макрон, глупый недальновидный Макрон, который рисковал своей головой…
Он остановился. Большинство из сидящих вокруг слушали его мрачную речь с застывшими лицами. Потом кто-то решился:
— Ты среди друзей, Макрон! Расскажи нам, что тебя гнетет, в чем упрекаешь императора, и мы подумаем, можно ли что-нибудь сделать.
Но бывший префект охраны Тиберия был еще не настолько пьян, чтобы забыть всякую осторожность.
— Упрекнуть? В чем я могу его упрекнуть? Но меня обижает, что Калигуле больше не нужны мои советы, что он забыл, что я для него сделал.
— И ты не хочешь нам сказать, что именно? — спросил один из присутствующих.
— Нет, — сказал Макрон. — Пока нет. Но может случиться, что мне надоест держать рот на замке, если он так долго будет томить меня без дела. Возможно, он отозвал уже Авиллия Флакка из Александрии? Вы что-нибудь слышали об этом?
Никто ничего не знал. Но среди «друзей» нашлись шпионы, которые поведали императору о странных речах Макрона.
«Он чувствует себя обойденным, — думал Калигула, — хочет получить лучшее вознаграждение, может стать опасным. Как хорошо, что не отправил его сразу в Александрию. Кто знает, что натворил бы этот честолюбец в Египте. Здесь он или там — это тяготит меня. В моей империи Макрону нет места».
И все добрые намерения идти по стопам Августа были забыты. Того, кто знает слишком много, надо уничтожить. И Калигула начал распускать слух, что Макрон обязан ему жизнью, так как Тиберия в последние дни настолько одолела подозрительность, что он хотел убрать и его. Он, Калигула, защитил друга, а тот в благодарность решил его оболгать. Это можно было бы назвать и изменой — даже государственной изменой.
Калигула размышлял, как ему избавиться от Макрона и Невии; ведь у бывшего префекта были друзья и сторонники и в сенате, и среди приближенных императора.
Между тем осенью Калигула тяжело заболел. Его мучили сильная рвота, нестерпимые головные боли и приступы лихорадки, которая огнем жгла тело. Люди по всей стране приносили жертвы и давали обеты, чтобы боги послали любимому императору выздоровление. Но очень скоро они прокляли себя за свою заботу и иступленно молили тех же богов о его смерти.
Кассий Лонгин вздохнул с облегчением, когда ему сообщили, что император расторгает его брак с Друзиллой. Он не хотел ставить на карту свою честь и достоинство римского гражданина.
С тех пор как Калигула перестал скрывать, что Друзилла делит с ним ложе, друзья выражали Лонгину свое сочувствие, сожалея, что Фортуна послала ему такую жену. Теперь он освободился от нее и считал свою честь восстановленной. Но не у всех было такое болезненное самолюбие.
Эмилий Лепид, давно известный как друг императора, чувствовал себя польщенным сверх меры, когда Калигула сообщил ему о своем намерении женить его на своей сестре Друзилле, строжайше запретив к ней прикасаться.
Ровесник Калигулы, Эмилий был известен как человек сладострастный и циничный, но в нем горел скрытый огонь тщеславия, который не позволял ему долгое время довольствоваться положением всего лишь друга императора. Происходил он из древнего патрицианского рода, среди представителей которого были и полководцы, и консулы, и сенаторы.
«Мысли не знают преграды, — думал Лепид. — Предположим, что Калигулу по какой-либо причине свергнут. Кто тогда станет его преемником? Возможно, Тиберий Цезарь, ведь наследство Тиберия-старшего досталось им поровну. Но у молодого человека нет к этому никаких склонностей, к тому же он еще слишком юн. Клавдий Цезарь, хромой заикающийся старик? Немыслимо! Остались еще сестры и их мужья. Супруг Агриппины Агенобарб, пьяница и распутник, не в счет. Муж Ливиллы, мягкий и любезный Виниций, не обладает ни честолюбием, ни другими необходимыми для высокой должности качествами. Значит, выбор может пасть только на него, на Марка Эмилия Лепида, предки которого имели столько блестящих заслуг. Брак с любимой сестрой императора тем более повышает его шансы на трон».
Корнелий Сабин пережил все взлеты и падения, приходящиеся на долю влюбленных. Приветливое слово Елены, подаренный поцелуй возносили его к облакам, а несостоявшаяся встреча или недовольное лицо причиняли танталовы муки.
Елена не давала ясно понять, любит ли она Сабина; иногда ему казалось, что она к нему равнодушна, и тогда любого неодобрительного слова, недовольного взгляда или вздоха разочарования было достаточно, чтобы погрузить его в состояние глубокой тоски.
