— Что же мне остается делать? Я не отпущу тебя, Елена! Не могу отпустить! Только после смерти я оставлю тебя в покое.
Елена закрыла ему рот поцелуем и повернулась, чтобы уйти. Сабин почувствовал ее слезы на своих щеках.
Уходя, она прокричала:
— Завтрашний день я должна полностью посвятить матери. Мы увидимся только послезавтра.
Почему Елена плакала? Было ли это знаком надежды? Может быть, она обдумает его предложение и согласится?
Но через день Елена не появилась. Утром третьего дня Сабин справился о ней и узнал, что они с матерью уехали сразу после их последнего разговора.
Сабин был сражен таким вероломством. Через сосновый лес бросился он к подножию горы, где, по преданию, родился Асклепий. Как раненый зверь, он спрятался в ущелье и рыдал, пока у него не осталось слез. На следующий день он предстал с каменным лицом перед Кальвием и спокойно сказал:
— Я оставляю решение за тобой, дядя Кальвий, уезжаем ли мы и, если да, то когда. Меня здесь больше ничего не держит.
Кальвий хотел задать племяннику несколько вопросов, но понял, что момент для этого был неподходящим, и только молча кивнул.
За два дня до болезни Калигула стал временами слышать странный шум, но возникал он не снаружи, а внутри его головы. Иногда шум затихал быстро, а однажды длился несколько часов. А потом пропадали все звуки, будто его отделяла от мира толстая стена. В такие моменты Калигуле хотелось громко кричать, чтобы другие могли его услышать. При этом императора одолевало растущее беспокойство.
Он не мог долго оставаться на одном месте, что-то гнало его прочь, не давало остановиться день напролет, а ночью его мучила бессонница. Калигула позвал к себе Эмилия Лепида.
— Я бы хотел весело провести эту ночь. Что ты об этом думаешь?
Лепид плотоядно усмехнулся:
— Хорошая мысль. Как насчет оргии? Или, может быть, полюбуемся на танцы? Мы могли бы гулять и пить всю ночь в компании веселых женщин…
Холодные неподвижные глаза Калигулы смотрели в пустоту.
— Не могу решить… Сегодня я не могу думать… Что-то засело, шумит в моей голове, мечется, будто хочет вырваться наружу. Меня бьет озноб, и почти в то же время я обливаюсь потом, а ведь погода стоит хорошая. Октябрь, кажется, уже начался?
— Да, Гай, три дня назад. Думаю, тебе надо выйти, это отвлечет тебя и настроит на другие мысли.
— Выйти? Куда?
— В город, переодетым, как мы часто делали раньше. Между прочим, у цирка Максимуса появился новый публичный дом, и неплохой. Я был там. Девушки все как одна молоденькие, хорошенькие и очень чистые. Там есть термы и бассейн с холодной водой. Кроме того, у хозяина отличный винный погреб…
Лепид поцеловал кончики своих пальцев.
— Ну что же… — Калигула поднялся.
Эмилий Лепид был доволен. Чем чаще император предпринимал с ним такие прогулки, тем больше была надежда на какой-нибудь несчастный случай. Конечно, поблизости всегда находился отряд преторианцев, но они должны были держать определенную дистанцию, чтобы ни у кого не возбудить подозрения. Когда Калигула выпивал лишнего, он искал ссоры, становился вспыльчивым и грубым. Однажды ему уже досталось от пьяного гладиатора. Преторианцы зарубили несчастного на месте, но могли ведь и не успеть…
Октябрьская ночь была довольно прохладной, и два человека в коричневых накидках, пройдя немного пешком, подозвали носильщиков и велели доставить их к цирку Максимуса. Их сопровождал звук чеканных шагов преторианцев.
Лепид постучал в ворота публичного дома, выстроенного около цирка, и поднял зажатую между пальцами золотую монету. Дверь тут же отворилась. Молодой раб с накрашенным лицом низко поклонился.
— Добро пожаловать! Чего вы желаете? Вино, девушек, вкусный ужин? А может быть, пойдете в термы?
— Сначала кубок старого соррентийского, которое я пил здесь последний раз.
Лепид вопросительно посмотрел на Калигулу. Тот кивнул.
— Хорошо, а дальше будет видно.
Их проводили в небольшое слабо освещенное помещение, пропитанное запахами благовоний. Калигула опустился на мягкую скамью. Он недоуменно покачал головой:
— Я отправляюсь в публичный дом как обычный гражданин и могу иметь любую женщину Римской империи. Странно, не правда ли?
— Не так уж и странно. В этом прелесть таинственного и скрытого, чем ты всегда наслаждался. Сейчас приведут девушек.
Калигула почувствовал поднимающуюся изнутри волну жара, едва не перехватившую ему дыхание. Он выпил холодного, только что поднятого из погреба вина, и Лепид подумал, что угодил вкусу императора. Волна жара отступила так же быстро, как нахлынула, и Калигула почувствовал себя вдруг удивительно хорошо.
«Как легко можно было бы воспользоваться такой возможностью, чтобы меня отравить, — думал он. — Я должен быть осторожнее».
Эта мысль развеселила его.
— Я жалую тебя правом пробовать мою еду и вино, Марк Эмилий Лепид, но сегодня ты уже исполнил свои обязанности. Где же девушки?
Лепид хлопнул в ладоши, и тут же появились красавицы. У каждой был свой способ понравиться мужчинам. Одна прошлась медленно и небрежно, покачивая бедрами, демонстрируя полное отсутствие интереса к происходящему, другая пританцовывала, третья вышагивала как королева — на ней-то и остановил свой взгляд Калигула. Эта женщина выглядела не как проститутка, а скорее как благородная матрона, которая в задумчивости прогуливается по собственному саду. Он подозвал ее кивком головы:
— Как тебя зовут?
Девушка присела рядом с Калигулой.
— Пираллия.
— Ты гречанка?
— Мой отец из Неаполиса.
— Ну, это почти греческий город. Ты мне нравишься, Пираллия.
Девушку между тем нельзя было назвать красавицей. Лицо ее с темно-серыми глазами и узким носом свидетельствовало о гордом, строгом нраве, но красивой формы мягкий рот придавал ей необычное очарование женственности.
— Ты мне тоже нравишься, — сказала она и добавила немного погодя: — Ты сенатор.
Калигула не смог удержаться от смеха. Лепид никогда не видел, чтобы он так свободно и от души смеялся.
— Может быть, полководец? Трибун?
— И это тоже почти верно. Ах, Пираллия, ты стоишь заплаченных денег уже только потому, что рассмешила меня. Какими искусствами ты еще владеешь?
Женщина улыбнулась.
— Зависит от обстоятельств. Я могу помассировать твой затылок, пощекотать пятки, могу играть на лютне и флейте…
Калигула так увлекся беседой с девушкой, что даже забыл, зачем они, собственно говоря, здесь.
— Принеси свою лютню и сыграй нам что-нибудь.
