Было однажды, едва не потопили «Юстус». С самого начала не задался для россиян бой. Пришли двое каперов с наветренной стороны – из тех, видно, что искали встречи, отчаянные и дерзкие, не убоявшиеся сразиться с дьяволом, не устрашенные духом великого Штёртебеккера, – пришли и, владеющие ветром, зажали когг, как хотели, и спокойно, с прилежанием били в него из всех пушек; сражались геройски, в открытую, не прячась от ответных злых ударов, сражались крепко, как и подобало кораблям лучшего на море, шведского флота. И почти уже овладели каперы победой, как вдруг один из них взорвался, – либо по неосторожности пушкарей, либо из-за прямого попадания в пороховой трюм, – был корабль, и не стало корабля. Другой же капер, несмотря на плачевное состояние «Юстуса», тут же бежал; он поверил-таки в дьявольскую природу своего противника, который и с пробитым днищем держится на плаву, и выдержка его подвела; что не мешало, однако, сему каперу распустить по Швеции новый слух – будто с призраком покончено наконец, и стяжать лавры. «Юстус» после этого боя являл собой печальное зрелище. Корабль-призрак обратился в корабль-решето – сплошь в пробоинах, с разбитым бушпритом, с расщепленным рулем, с изорванным такелажем. Из трех его мачт уцелела только одна – фок-мачта; а грот и бизань были срезаны под основание; первозданный хаос – вот во что обратился былой красавец. Он чудом держался на воде, и команда его не знала, что проще – пытаться спасти судно или на лодках и плотах идти к какому-нибудь берегу, и это при том, что и северный, и южный берега были одинаково далеко, ибо находились россияне посередине моря; и они выбрали первое – занялись починкой корабля. Однако не успели россияне залатать и двух-трех пробоин, как заметили еще одно судно, идущее к ним с востока. Купец или капер – того издали не могли разглядеть, но, скорее всего, это был капер, так как купцы почти не ходили уже в одиночку. Что тут было делать! «Юстус» не смог бы теперь противостоять даже старому корыту; его стоило лишь подтолкнуть, чтобы отправить на дно… чтобы получить удовольствие от зрелища затопления того корабля, какой до сих пор приводил в трепет многих морских разбойников… И тогда на «Юстусе» решили прибегнуть к хитрости и изобразить «катафалк» – вроде того испанца «Вагабундо», что они встретили после Бергена более года назад. И хитрость удалась… Когда каперы, подобно стервятникам, привлеченные видом истерзанного корабля – умирающей жертвы, в надежде чем-нибудь поживиться высыпали на палубу «Юстуса» гурьбой – шумной, полупьяной, на ходу продолжающей пиршество и расплескивающей из кубков вино, сквернословящей и приплясыванием выражающей радость по по-воду столь неожиданной и многообещающей находки, гурьбой расслабленной и разомлевшей от сытной трапезы и обильных возлияний, гурьбой, менее всего думающей в этот час о крови и смерти, – когда они вот так овладели коггом и кричали о том своему кормчему, оставшемуся у руля, и бахвалились, что пресловутый «Юстус», коего не брали пушки, легко сдался кубку вина, – тогда из трюма и из всех внутренних помещений, как поток горной реки, прорвавшей плотину, хлынули на палубу россияне и эрарии с мечами, саблями и секирами в руках, и учинили они каперам такую резню, что и говорить о ней здесь не следует, дабы не пугать многочтимую публику… Из капера сотворили «катафалк»; в трюмах его ожидала победителей новая обильная добыча.
… Кое-как на одном фоке добрались до острова Борнхольм и здесь, в небольшом городке Рённе обратились за помощью к наместнику любекского городского совета и показали ему бумагу, подписанную Карстеном Роде. Впрочем Месяц мог бы и не показывать той бумаги, ибо «Юстус» был хорошо известен и датчанам, и немцам – жителям острова, – а также самому наместнику. Женщины-островитянки любили янтарные украшения, доставляемые сюда Фареркомпанией, священник пользовался янтарными четками; кожи и шерсть, пеньковые канаты, посуда, соль – кое-что из этого доставлял сюда в прошлом году и «Юстус». И посему команда его на острове Борнхольм ни в чем не знала отказа; и на основательную починку корабля им понадобилось не более недели.
В августе того года на море были часты туманы – то плотная молочная дымка, то туман-изморось, то клубящийся и крутящийся в ветре туман, нередко являющий взорам чудные видения и образы. И на «Юстусе» использовали туманы: оставаясь невидимыми, день и ночь били в судовой колокол – тревожно, призывно, как звонят терпящие бедствие. На этот звон заворачивали некоторые корабли, искали в тумане. «Кто такие?.. – кричали. – Эй, отзовись!…» А с «Юстуса» им был один ответ: «Ганза! Ганза!… Тонем, брат-зееманн!…» И опять били в колокол. Купцов не трогали. Но горе каперу, который, позарившись на легкую добычу, попадался на уловку – клевал на колокол, как рыба на крючок, и подходил к коггу, – тут уже и обрывался его земной путь, и судьбы матросов его, строчка за строчкой испещрившие многие моря и побережья, неожиданной точкой заканчивались здесь, в непроглядном тумане; серые волны скрывали все.
И вот однажды после нескольких суток блуждания в тумане, когда внезапно переменившийся ветер отогнал на север непогоду и засияло солнце, – россияне увидели в нескольких милях от себя корабль, очень похожий на «Сабину». Это было в виду острова Эзель у его северо-западной оконечности. Корабль этот шел к «Юстусу» под всеми парусами, ибо свежий южный ветер сопутствовал ему и дул как раз в левый угол кормы; также и движение волн благоприятствовало ему – судно даже не испытывало заметной качки. Прошло совсем немного времени, и с когга сумели разглядеть серебряную нимфу на носовом свесе чужого корабля, по которой признали «Сабину». Это была долгожданная встреча!… И это была встреча, которую, похоже, искал уже не только «Юстус». Капер короля Сигизмунда, не принимавший прежде вызов, сегодня сам спешил на поединок и под всполошный звон рынды готовился к нему – один за другим раскрывались темные квадраты портов, абордажная команда занимала места на палубе, стрелки размещались на вантах, реях и в марсовых корзинах… Тут уже и команда «Юстуса» начала подготовку к бою. Предполагая, сколь многочисленны могут быть каперы на «Сабине» и сколь многотруден и кровопролитен может оказаться рукопашный бой с ними, Месяц решил использовать хитрость, придуманную недавно славным кормчим Копейкой. Он приказал всем надеть приготовленные заранее сапоги и башмаки, у которых подошвы и каблуки были густо утыканы короткими гвоздями, на марсы же подняли с десяток глиняных горшков, наполненных жидкими маслами, – на этом приготовления завершились.
– Еще корабль!… – послышался здесь крик Андреса. – Посмотрите назад… Это же «Опулентус»!…
Встреча с «Сабиной» так отвлекла все внимание россиян и эрариев, что появление второго капера могло пройти незамеченным. Шведский корабль вышел из-за пологого мыса и курсом в галфвинд направился к «Юстусу». Это было новое, хорошо оснащенное и вооруженное судно злополучного Даниеля Хольма. С тех пор, как первый его корабль обратился в «Юстус», немало воды утекло. И Хольм не расстался со своим ремеслом, и море, запомнив его проклятия и угрозы, даровало ему возможность восстановить справедливость; а может, забавлялся царь морской, сводя концы с концами, какие нельзя было связать, а может, у морского царя был свой суд справедливости и было свое понятие об этом предмете, и он не желал оставлять начало без конца, низ без верха, а слова без воплощения в делах.
