Царевич вздрагивает всем телом: он знает, на какое слово намекает отец Яков. Об этом постарался передать ему Александр Кикин, об этом много раз тайно шептал дядя Абрам Лопухин.
Это слово запрятано в самой глубине души Алексея. Но наперекор его воле оно всплывает, непослушное, оно звучит, гремит в мозгу, готовое вырваться наружу и заполнить оглушительными раскатами тихую темную церковь: «Царь Петр – антихрист!!!»
Маленькому двору царевича Алексея жилось спокойно только тогда, когда грозного Петра не было в Москве. Возвращаясь из походов и дальних поездок, царь каждый раз требовал к себе сына. Начинался строгий экзамен. Петр допрашивал, что пройдено, далеко ли ушел царевич в науках.
Петр хмурил круглые черные брови, полные щеки, исчерченные тоненькими красными жилками, тряслись от гнева.
– В безделии, Алешка, проводишь время! – гремел царь.
Он вставал и, огромный, на голову выше всех, хватал сына сильной рукой за плечо, встряхивал, выкрикивая укоризненные слова.
Царевич молчал, стискивал зубы, принимал вид угнетенной невинности, раздражавший горячего, но отходчивого Петра.
Когда в Москву приезжали «высшие» (так звали Алексей и его придворные Петра, его жену Екатерину, Меншикова), Царевич обязан был ежедневно являться к отцу, участвовать в его пирах.
Напрасно пытался уклониться Алексей от посещения отцовских праздников: занятия, болезнь – все предлоги отвергались Петром. Царевича приводили на пир.
Играла музыка, царь и его придворные веселились. Алексей сидел, упрямо склонив большую крутолобую голову с темными прямыми прядями волос, падавшими на лицо.
– Что ты, как сова, нахохлился? – кричал Петр на сына. – Пей!
Царевич отпивал из бокала с видом величайшего отвращения…
На одном из пиров царю пришла в голову мысль. Он никогда не откладывал исполнение своих намерений.
– Алеша! – громко позвал он.
Царевич неторопливо подошел:
– Что угодно, батюшка?
– Надумал я отдать тебя учиться к токарю. Что такой тряпкой растешь? Ни силы, ни проворства… Постоишь часика по три-четыре в день за станком, так откуда и сила возьмется!
– Как прикажете, батюшка, – смиренно поклонился Алексей.
– Ты мне скажи: хочется ли тебе обучаться такому превосходному ремеслу? – настойчиво спросил Петр.
Царевич равнодушно ответил:
– Ваша воля священна, и, ежели желаете обучать меня мастерству, почту это пользой и удовольствием.
– Мм… – Царь громко выругался и с досады хватил целый кубок мальвазии.
[56]
– Враждебен ты мне!.. Чую!.. Пошел прочь с глаз моих!
Алексей отправился на свое место все с тем же неподвижным лицом, со злым взглядом опущенных глаз, прикрытых густыми ресницами.
Царь крикнул ему вслед:
– Завтра отправишься к мастеру Людвику де Шеперу!
* * *
На следующий день царевич явился к де Шеперу в сопровождении дядьки Никифора Вяземского.
Мастер был предуведомлен о царской воле и встретил высокого посетителя у ворот дома.
Среднего роста, юркий, с острыми усиками, с небольшой бородкой клинышком, де Шепер беспрестанно кланялся, расточал комплименты.
Склонясь чуть не до земли, мастер помог царевичу выйти из кареты и, подхватив его под руку, повел через двор в мастерскую.
– Царская милость наполняет мою душу необычайной радостью, – болтал француз, сияя улыбкой. – Обучать токарному искусству наследника великой державы Российской – великая честь для меня, скромного мастера…
– Вишь разливается, треклятый, как курский соловей! – ворчал Вяземский, который не понял из сладких речей де Шепера ни слова: мастер говорил по-французски.
Де Шепер распахнул дверь, пропустил посетителей. Вяземский грузно уселся на табуретку у входа, а царевич прошел в глубь мастерской.
У токарного станка работал высокий паренек с худощавым приятным лицом и умными серыми глазами. При входе гостей он обернулся, низко поклонился и продолжал прерванную работу. Его сильные жилистые руки ловко управлялись с резцом; рукава полотняной рубашки были засучены до локтя, а грудь облегал аккуратный холщовый фартук, спускавшийся ниже колен.
– Это кто у тебя? – бесцеремонно показал на юношу царевич Алексей.
Француз так изогнулся, точно спина у него была резиновая.
– Это молодой ученик, Жорж Марркоф! – по-французски выговорил он имя и фамилию Маркова. – Изучает у меня токарное искусство по приказу его величества.
«Батюшкин любимец!» – пронеслась мысль в голове Алексея.
На лице царевича появилось упрямое и обиженное выражение, как всегда, когда он думал об отце.
Егор стоял у станка взволнованный. Он не раз видал издали царевича Алексея и теперь узнал его с первого взгляда. Мысль работать в одной мастерской вместе с наследником престола не радовала Егора: он был робок и в присутствии высоких особ терялся. Но делать нечего – такова царская воля.
Людвик начал знакомить царевича со станком.
– Токарное дело – трудное искусство, ваше царское высочество, – говорил он. – Вы берете резец, прикладываете к вертящейся болванке… Глазомер, твердость руки, абсолютная точность! Ваша рука задрожала – резец скользнул вбок… Трах! Вещь испорчена! – Француз широко развел руками, словно показывая размеры несчастья, потом покорно сложил их вместе, вздохнул. – Все надо начинать сначала. Годы, годы выучки…
– Послушай, господин де Шепер, – холодно перебил его царевич, – объясни мне, буду ли я лучшим правителем государства, ежели научусь обтачивать деревяшки?
Людвик де Шепер сконфузился:
– Ваше высочество! Токарным искусством занимаются многие владетельные особы для своего удовольствия… Бас же оно, полагаю, может научить… терпению.
Алексей сердито нахмурился. Лицо его вдруг стало похожим на лицо разгневанного Петра.
– Довольно рассуждать, господин де Шепер! Батюшка приказал мне учиться, так изволь меня учить!
– Вам надо фартук, ваше высочество: вы запачкаете наряд…
Мастер недолго думая снял фартук с Егора, который ростом был чуть повыше Алексея, и надел его поверх кафтана царевича. Алексей с брезгливым видом подошел к станку.
Урок начался.
Глава XVIII. Токарный станок Егора Маркова
Прошло два месяца. Царевич регулярно брал уроки у де Шепера. Он уже выполнял разные нехитрые работы на токарном станке, но ему не хватало терпения и настойчивости. Иной раз работа подходила к концу, но царевичу наскучивало напряженное внимание. Он переставал следить за резцом, пускал его наудачу…
