— На кого же я выгляжу?
— На музыканта.
— Это правда. Я когда-то пиликал на скрипке.
— Ага! А какая, между прочим, разница, что делать? Лишь бы делались эти…
И она потерла большим пальцем ладонь.
Яша сразу подхватил ее манеру разговора:
— Что да, то да. Деньги — всегда деньги.
— Поглядите на нее! Только что приехала в Варшаву и уже всюду гуляет. — Госпожа Мильц указала на Зевтл полуснисходительно, полуудивленно. — Где ты его нашла? Я боялась, она заблудится. Зачем вы живете на Фрета? Там же сплошные гоим.
— Гоим не лезут в чужие горшки.
— Когда горшок прикрыт, еврей тоже в него не полезет.
— Еврей приподнимет крышку и понюхает…
У рыжей женщины засмеялся глаз.
— Чтобы я так была здорова, он — не позавчерашний, — сказала она не то Зевтл, не то самой себе. — Сядьте же! Зевтл, принеси стул!
— А где ваш брат? — спросила Зевтл.
Женщина подняла рыжие брови:
— А что? Хочешь подписать контракт?
— Этот человек желает с ним поговорить.
— Брат в задней комнате. Переодевается. Он спешит. Почему ты в платке? На дворе лето, не зима.
Зевтл, поколебавшись, скинула платок.
— Ему придется взять извозчика. Какие-то покупщики его дожидаются, — сказала госпожа Мильц.
— Чем ваш брат торгует? Коровами? — спросил Яша, поражаясь собственным словам.
Женщина искоса поглядела на него.
— Почему как раз коровами? Там, где он живет, коров хватает.
— Он торгует бриллиантами, — вставила Зевтл.
— В бриллиантах мы понимаем тоже, — сказал Яша. — Посмотрите сюда.
И он показал на пальце левой руки перстень с большим бриллиантом. Женщина удивленно и с досадой взглянула. Рот ее сложился в горестную гримасу.
— Мой брат — занятой человек. У него нет времени на пустые разговоры.
— Я собираюсь говорить только про восемнадцать и тринадцать,
[14]
— заявил Яша, удивляясь собственной наглости.
Дверь отворилась, и вошел высокий мощного сложения субъект, с волосами того же самого цвета, что и у женщины, толстым носом, толстыми губами, круглым с ямочкой подбородком и выпученными желтыми глазами. На нем были только брюки, накрахмаленная рубашка, но без воротничка и незастегнутые лакированные туфли. Из ворота рубашки глядела широкая грудь, густо заросшая рыжим волосом. Яша понял, что имеет дело с мужланом. Человек хитро ухмылялся. Он, как видно, подслушивал и знал, о чем был разговор. От него исходило лукавое добродушие и уверенность сильного, которому все нипочем. Рыжая дамочка сказала:
— Герман, это — фокусник, знакомый Зевтл.
— Фокусник так фокусник! — сказал Герман дружелюбно, и глаза его блеснули. — Шолом вам алейхем!
Он пожал Яше руку. Это было не рукопожатие, а скорей хвастовство силой. Яша ответил тем же, словно состязаясь с ним. Зевтл села на краешек железной кровати, которая тут стояла и на которой она ночью спала. Герман отпустил Яшину руку.
— Откуда будете? — спросил Яша.
Выпученные глаза Германа засмеялись.
— Откуда хотите! Отовсюду! Из Варшавы так из Варшавы, из Лодзи так из Лодзи! В Берлине меня тоже знают, и в Лондоне я не чужой…
— А где сейчас проживаем?
— На всем свете. Ибо сказано: «Небо — престол мой, а земля — подножие ног моих».
— Вы и Писание знаете?
— А вы нет?
— Изучал-изучал.
— В ешиве?
— Нет, с меламедом и немножко в бейсамедрише.
— Я тоже, как вы меня сейчас видите, был когда-то ешиботником, — сказал Герман миролюбиво и доверительно. — Но это было давно… Очень давно… Я люблю поесть, а в ешиве зубы можно положить на полку. Я понял, что это не для меня, и поехал в Берлин, чтобы стать доктором. Но плюсквамперфект не шел мне в голову. Мне больше нравились немецкие девки. Так что я уехал в Антверпен шлифовать бриллианты и шлифовал, пока не понял, что деньги делают не шлифовщики, а торговцы. Я люблю карты и следую истине: «Еда не беда». Поэтому пришлось добираться до Аргентины. В последнее время туда едет много евреев. Они таскают лотки и делают Америку. Мы называем их «квентники», по-немецки это «хаузирер
[15]
», а в Нью-Йорке — «педлеры». Один черт! Посредница, или как она тут называется, имеет сына в Буэнос-Айресе, и он послал ей привет. У нее я увидел вашу Зевтл. Она вам кто? Сестра?
— Не сестра.
— По мне, пусть даже будет вашей тетей…
4
— Герман, тебе пора, — вмешалась рыжая женщина, — тебя ждут покупщики.
— Подождут. Я их дольше ждал. Там, где я живу, не торопятся. Испанец на все отвечает «маньяна» — завтра. Он ленивый и поэтому хочет, чтобы всё ему принесли домой. У нас имеются степи, которые называются «пампа», там пасут коров. Если гаучо — это ихний пастух — хочет кушать, так он очень ленивый, чтобы убить быка. Он берет топор, отрубает себе бифштекс от живого быка «эбэр маон хахай»,
[16]
жарит его вместе с кожей, потому что ему лень ее содрать. Он говорит, что так вкуснее. Наши евреи не ленивые, поэтому они делают песо — так там называются деньги. И всё бы лучше некуда, но туда приезжает слишком много мужчин и слишком мало женского пола. А поскольку, как сказано в Гемаре, женщина для мужчины — половина его самого, так девушки там на вес золота. Я не имею в виду плохое. Они просто выходят замуж. Но если семья не удалась — дело швах, потому что развод во внимание не берут. Если ты женился на змее, ты должен с ней жить, потому что так хочет религия. Что же делает мужчина? Берет ноги в руки и бежит. Так там все делается. Чем вашей сестре стирать в прислугах чьи-то подштанники, лучше у нас иметь все что душе угодно.
— Она мне не сестра.
— А если даже сестра, кого это интересует? В Буэнос-Айресе мы не спрашиваем метрику. Званье и прозванье — говорят у нас — нужно для камня на кладбище. К нам когда приезжают — рождаются заново. Какие же вы штучки делаете?
— Разные.
— А насчет картишек?
— Случается.
— На корабле совершенно нечем заняться. Если бы не карты, можно с ума сойти. И так жарко, что когда переплывают… как это называется… экватер… просто задыхаешься. Солнце стоит прямо над головой. Ночью еще жарче. Выходишь на палубу, а там такая духота, как будто тебя в чугунке поставили в печку. Что же делают люди? Садятся за карты. По дороге сюда был один, который передергивал. Я на него смотрю и говорю: «Дорогой мой, что у вас в рукаве? Пятый туз?» Он думал драться, но я не из пугливых. У нас каждый и всякий может иметь револьвер. Если кто-то слишком себе позволяет, из него делают решето. А поскольку я считаюсь как тамошний, я тоже имею шпайер. Хотите посмотреть, как выглядит револьвер в Аргентине?
