— Не расскажешь?
— Не расскажу. Мои сны или смешные, или полоумные. Подумаете еще, что я ненормальная. Может, я и вправду ненормальная. Мне в голову приходят такие мысли, что просто ужас. Я хочу их прогнать и не могу.
— Что же тебе приходит в голову?
— Этого рассказывать нельзя.
— Мне можно. Я же тебя люблю.
— Вы только так говорите. А на самом деле вы мне враг. Или, может быть, вы — черт, который прикинулся человеком? Вдруг у вас рога и хвост?
— Угадала. Вот они.
И Яша приставил два пальца ко лбу.
— Ой, не надо… Я ведь бояка. По ночам я от страха прямо умираю. Боюсь привидений и злых духов. У нас была соседка, а у нее — дочка Янинка. Такая хорошенькая, с белокурыми локонами и голубыми глазками. Как ангелок. Вдруг в шесть лет она заболела скарлатиной и умерла. Мама не хотела, чтобы я про это знала, но я все равно все узнала. Я даже видела в окошко, как выносят гробик — маленький, весь в цветах. Ох, смерть так ужасна! Днем я про это забываю, а ночью начинаю думать.
Вошла Эмилия и, поглядев на Яшу с Галиной, сказала:
— Ничего себе парочка.
— Кто это был? — спросил Яша, удивляясь своему вопросу.
— Вы будете смеяться (при Галине Эмилия говорила Яше «вы»), хотя это совсем не смешно. У нас по соседству завелся знакомый. Старый человек по фамилии Заруский, ростовщик и скупец, сидящий на своем золоте. Вообще-то он нам никакой не знакомый, но Ядвига в дружбе с его прислугой, и поэтому он со мной раскланивается. Нынешней ночью его пытались ограбить. Вор забрался через балкон, и ночной сторож увидел, как вор спрыгивает. Сторож за ним погнался, но человек этот сбежал. Сейф ему взломать не удалось, зато он оставил бумажку с адресами квартир, куда собирался залезть. Там оказался мой адрес тоже. Это приходил сыщик, предупредить, чтобы я была поосторожней. Я сказала, что у меня взять нечего, разве что унести картину или ковер. Странная история, правда?
У Яши заколотилось сердце:
— Зачем он оставил бумажку с адресами?
— Как видно, потерял.
— Что ж, придется быть настороже.
— Как это сделать? Варшава — просто воровское гнездо… Галинка, ступай к себе.
Галина нехотя встала.
— Ладно, пойду. Про что мы говорили — секрет, — строго сказала она Яше.
— Ясное дело! Страшная тайна.
— Тогда я пошла. Что поделаешь, если выгоняют. Но вы, дядечка Яша, пока не уходите?
— Нет. Побуду.
— До свидания!
— До свидания!
— Au revoir!
— Au revoir!
— Arrividerla!..
— Иди же, кому сказано, — рассердилась Эмилия.
— Иду, иду.
И Галина вышла.
— Что у нее с тобой за секреты? — спросила полусерьезно, полушутя Эмилия.
— О, чрезвычайной важности!
— Иногда я жалею, что у меня дочка, а не сын. Мальчик не просиживает столько времени дома и не вмешивается в мамины дела. Я ее люблю, но иногда она действует на нервы. Не забывай, что это еще ребенок, не взрослый человек.
— Я с ней и разговариваю как с ребенком.
— Забавная история с этим вором. Неужто он не мог подыскать кого-нибудь побогаче меня? Откуда у них такие сведения? Читают в подворотнях списки жильцов? Но я все же боюсь. Вору недолго стать убийцей. Входная дверь запирается на ключ, но балконная — только на цепочку.
— Ты на третьем этаже. Это высоковато для жуликов.
— Верно. А почему ты знаешь, что Заруский на втором?
— Потому что я и есть вор, — хрипло сказал Яша, пораженный собственными словами. У него перехватило дыхание и потемнело в глазах. В них снова заплясали огненные точки. В Яше словно бы заговорил дибук. Мгновенным током прошило позвоночник. Во рту снова, как перед обмороком, появилась безвкусная влага.
Эмилия, помолчав, сказала:
— Что ж, интересная мысль. Раз ты умеешь уходить в окно, значит, можешь влезть на балкон.
— Да.
— Почему же ты не отпер сейф? Если начал, надо было идти до конца.
— Иногда не получается.
— Ты так тихо говоришь, ничего не слышно…
— Иногда не получается.
— «Не умеешь, не берись», — такова пословица. Смешно сказать, но я почему-то недавно думала, что к Зарускому могут забраться. Все знают, что он держит деньги дома. Рано или поздно их обязательно украдут. Это судьба всех скупцов… Что ж, скопидомство — тоже страсть.
— Разновидность страсти.
— Какая разница? В смысле абсолютном любая страсть равно и бессмысленна, и разумна. Что мы об этом знаем?
— Ничего… Ничего мы не знаем.
Оба замолчали. Наконец Эмилия сказала:
— Что с тобой? Я бы хотела посмотреть твою ногу.
— Не сейчас…
— Почему не сейчас? Каким образом ты упал?
«Она мне не верит. Думает — шучу. Ладно, и так все пропало». Он взглянул на Эмилию, но увидел ее словно в тумане. В комнате, правда, было сумрачно: окна выходили на север и были задернуты гардинами бордового цвета. Все в нем онемело. Мозг как будто опустел и растерял мысли. Яшу охватило странное равнодушие, правильней сказать, равнодушие совершающего преступление или рискующего жизнью человека. Он знал: то, что он сейчас произнесет, станет роковым, но ему уже было все равно.
Он услыхал собственный голос:
— Я повредил ногу, прыгая с балкона Заруского.
Эмилия нахмурилась:
— Сейчас в самом деле не время для шуток.
— Я не шучу. Это правда…
8
В наступившей тишине было слышно, как за окном чирикают птицы. «Самое худшее позади», — сказал себе Яша. Сейчас он избрал наконец некую линию, чтобы одним махом покончить со всей этой историей. Он взвалил на себя слишком многое и должен был разом ото всего освободиться. Яша покосился на дверь, словно собираясь бежать, но потом уже взгляда не отводил и глядел Эмилии в глаза, однако не с вызовом, а с решимостью не позволить себе роскоши страха. Эмилия взирала на него без гнева, со смесью снисходительности и любопытства, и еще во взгляде ее, как у человека, понявшего бессмысленность собственных намерений, было что-то умудренное — как бы некое постижение напрасности и тщетности. Казалось даже, она сдерживается, чтобы не засмеяться.
— Я в самом деле не могу поверить…
— Но это правда. Я был у вашего дома вчера ночью. Хотел вас даже позвать.
— И вместо этого пошли туда?
— Я боялся разбудить Галину и Ядвигу.
— Мне все еще кажется, что вы шутите. Я же легковерная. Меня нетрудно обмануть.
