…Как-то ясным апрельским утром 1851 года в благословенный гавортский пасторат с неожиданным визитом прибыл новый знакомый Шарлотты — мрачный и нелюдимый сотрудник издательства мистера Смита господин Джеймс Тейлор. Патрик Бронте и его дочь были весьма удивлены его внезапному появлению, но радушно приняли гостя. По всей видимости, дело было серьезным и не терпело отлагательств.
За обедом мистер Тейлор сообщил, что дела фирмы вынуждают его в ближайшее время отправиться в Индию, где он пробудет пять лет. После обеда гость испросил разрешения хозяина пастората сопровождать его дочь на дневную прогулку. Преподобный Патрик Бронте согласился с явной неохотой. Когда за Джеймсом Тейлором и Шарлоттой затворилась тяжелая дверь, достопочтенный глава семейства стал наблюдать за ними. Зрение его с каждым годом стремительно ухудшалось, но все же он смог разглядеть, как его последняя оставшаяся на этом свете дочь и их незваный гость вышли из пастората, направились к калитке и скрылись за ней. Однако мистер Бронте не спешил отходить от окна. Он продолжал напряженно вглядываться в необозримую даль.
Очень скоро Джеймс Тейлор снова показался на пороге. Вид у него был крайне недовольный, из чего преподобный Патрик Бронте заключил, что между ним и его дочерью произошло сумбурное объяснение. Эта догадка укрепилась в нем еще сильнее, когда мистер Тейлор быстро прошел в гостиную и, сухо попрощавшись, поспешил покинуть дом.
Шарлотта появилась в пасторате несколько позднее, когда экипаж Джеймса Тейлора отбыл в направлении столицы. Она выглядела несколько расстроенной, но не настолько, чтобы утратить самообладание.
— Что произошло? — настороженно спросил достопочтенный Патрик Бронте.
— Ничего особенного, — ответила Шарлотта. — Мистер Тейлор сделал мне предложение.
— Надеюсь, ты не… — повысив тон, изрек ее отец, — Прости, детка, — добавил он, спохватившись. — И что ты ответила?
— Успокойтесь, отец, — мягко проговорила Шарлотта. — Разумеется, я ему отказала.
— Хорошо, — произнес пастор как можно сдержаннее. Однако по всему было видно, что ответ дочери доставил ему огромное облегчение.
Шарлотта печально улыбнулась:
— Дорогой отец, смею вас заверить, о чем я думаю меньше всего, так это о замужестве. Я отнюдь не молода, и в свои тридцать пять лет при нашем финансовом положении, не говоря уже о полном отсутствии притязаний на красоту и тому подобное, едва ли могу рассчитывать на нечто большее в личной жизни, чем то, что имею на сегодняшний день.
— Очень хорошо, — убежденно повторил достопочтенный Патрик Бронте.
— Кроме того, — добавила Шарлотта, — сейчас меня занимает более важное дело, чем романтические свидания у калитки. Я задумала новый роман.
— Вот как? — мистер Бронте одобрительно кивнул. — Что ж, удачи тебе, дорогая.
— Спасибо, отец, — ответила Шарлотта. — Желаю вам доброго вечера.
Пасторская дочь испросила у отца благословения и, получив его, направилась к себе в комнату, отчаянно размышляя, поспешила ли бы она ответить отказом на предложение руки и сердца, окажись на месте незадачливого мистера Тейлора мистер Смит?
Несмотря на все отчаянные попытки Шарлотты изгнать из своих мыслей мужественный и благородный образ Джорджа Смита, ей все еще не вполне удалось победить в себе нежную склонность к этому обаятельному молодому джентльмену. «Неужели это, казавшееся поначалу мимолетным, увлечение на самом деле настолько серьезно? — спрашивала себя немало обескураженная пасторская дочь, — Быть может, я действительно влюблена в мистера Смита? В таком случае, как объяснить то чувство, которое я некогда испытывала… да нет же, все еще продолжаю испытывать к моему глубокоуважаемому Учителю — месье Эгеру?!»
Воспоминание о месье Эгере мгновенно окатило Шарлотту бурным всплеском благодатнейшей теплоты, стремительно охватившей все ее существо. Но, вместе с тем, та же светлая мысль об Учителе привела впечатлительную Шарлотту Бронте в полный тупик. Она с внезапным ужасом осознала, что совсем запуталась в своих чувствах. «Быть может, моя драгоценнейшая Энни была права, выказав в нашем последнем разговоре толику сомнения относительно подлинности моей любви к месье Эгеру? Или же я слишком поспешила в своих выводах теперь, полагая, что мое обычное дружеское расположение к мистеру Смиту переросло в нечто большее?»
Шарлотта, нервно расхаживавшая при этих сумбурных размышлениях по комнате взад-вперед, внезапно остановилась, озаренная мимолетной догадкою, которая, однако, пока что не была оправданна и неминуемо провоцировала вопрос: — «А, может быть, и то и другое? Возможно ли, что истинная Любовь еще попросту не успела поселиться в моем сердце? А то, что я испытываю к месье Эгеру и к мистеру Смиту, — всего лишь видимость настоящего чувства, на деле же это дань глубокого уважения и преклонения перед их благородными добродетелями? Но… если это и в самом деле так, — продолжала свои отчаянные раздумья пасторская дочь, — если мое сердце все еще свободно от пленительных, но коварных сетей Амура… то, стало быть, и роковые чары проклятия Лонгсборна мне пока что не грозят!»
И все же Шарлотта Бронте не была убеждена вполне в том, что амурные стрелы не тронули ее сердца. Она задумала учинить себе проверку весьма эксцентричным способом: попытаться освободиться от тайных помыслов о месье Эгере и мистере Смите, воплотив их благородные образы в своем новом творении. Так, высокий, нетронутый скверной разум и восхитительное мужество первого из них нашли свое отражение в образе чуткого, умудренного опытом прожитых лет, хотя и не лишенного своеобразных странностей, заморского господина Поля Эманюэля; неиссякаемый же тонус жизни и блистательное обаяние второго были присуждены юному англичанину по имени Джон Грэм Бреттон.
К немалому удивлению самой Шарлотты, этот оригинальный план возымел свое действие. В процессе работы над новым романом к пасторской дочери постепенно пришло ощущение покоя, вытеснившее, в конце концов, даже малейшие намеки на любовные помыслы из ее сознания. Разум ее был трезв, сердце свободно.
Теперь Шарлотта могла общаться с мистером Смитом совершенно естественно, не испытывая ни малейшего смущения. Она без колебаний приняла очередное приглашение в Лондон, исходившее от почтенной матушки сего милейшего молодого господина и с удовольствием провела время за посещением роскошных литературных вечеров в салоне мистера Теккерея и осмотром городских достопримечательностей.
Бурная деятельная стихия блистательной столицы и общество дорогих друзей вернули Шарлотте Бронте некогда утраченную способность радоваться жизни.
Глава XXI. Пророческий сон Патрика Бронте
По возвращении в Гаворт Шарлотта всецело погрузилась в работу над новым романом. Дни напролет проводила она в своей комнате, задумчиво склонившись над письменным столом и быстро занося на бумагу свои заветные мысли, ежеминутно складывающиеся в абзацы, ежечасно — в главы:
«<…> Знак будущей жизни нам дается. Кровью и огнем, когда надобно, начертан бывает этот знак. В крови и огне мы его постигаем. Кровью и огнем окрашивается наш опыт. Страдалец, не лишайся чувств от ужаса при виде огня и крови. Усталый путник, препояшь свои чресла; гляди вверх, ступай вперед. Паломники и скорбящие, идите рядом и дружно. Темный пролег для многих путь посреди житейской пустыни; да будет поступь наша тверда, да будет наш крест нашим знамением. Посох наш — обетования того, чье „слово право и дела верны“, упованье наше — промысел того, кто „благоволением, как щитом, венчает нас“, обитель наша — на лоне его, чья „милость до небес и истина до облаков“ и высшая наша награда — царствие небесное, вечное и бесконечное. Претерпим же все, что отпущено; снесем все тяготы, как честные солдаты; пройдем до конца наш путь, и да не иссякнет в нас вера, ибо нам уготована участь славнейшая, нежели участь победителей: „Но не ты ли издревле господь бог мой, Святый мой? Мы не умрем“ <…>»
[88]
.
