И тут случилось чудо, о котором я и не мечтала. С той же несомненностью, с какой кошачий взор способен различать предметы в темноте, я ощутила вдруг присутствие своих сестер, в том числе и тех, кого уже давно нет среди нас, и нашей покойной матушки, а также — тетушки и брата, словом — всех моих близких, кроме отца. Я не могла их видеть, но я была совершенно убеждена, что они где-то поблизости. Я чувствовала, почти осязала дух каждого из них! Мысль, что я не одна, явилась мне утешением, но едва эта мысль меня осенила, как греза рассеялась. Видение внезапно исчезло, оставив меня пребывать в полном смятении.
Эллен Нассей стояла молча и во все глаза глядела на Шарлотту, тщетно пытаясь подыскать более или менее вразумительное объяснение тому, что только что услышала.
Едва только с уст мисс Бронте слетело последнее слово ее странной исповеди, как совершенно неожиданно для обеих подруг небо стремительно потемнело под наплывом пригнанных внезапно разбушевавшимся восточным ветром грозных туч.
Девушки со страхом переглянулись, и в то же мгновение полыхнула ослепительная молния, вслед за которой, совсем поблизости, раздался зловещий рокот грома. Подруги опрометью кинулись прочь, но тут же хлынул неистовый ливень, так что они добрались до пансиона промокшими насквозь.
К счастью, это досадное недоразумение обошлось без последствий: ни одна из девушек не простудилась и, тем самым, не омрачила ни себе, ни подруге дальнейший отдых.
Две недели, проведенные в Истоне, показались юным барышням поистине восхитительной сказкой, которую им хотелось продлить навсегда. Мисс Бронте и мисс Нассей вволю упивались обретенной ими свободой. Дни напролет — когда позволяла погода — они проводили на морском побережье, наслаждаясь прелестными живописными видами.
Нередко, отправляясь в свои памятные безмятежные прогулки к морю, девушки брали с собой всевозможные принадлежности для рисования: бумагу, краски, карандаши, альбомы, мольберты и палитры, а прибыв на место, располагались в тихих укромных уголках — чаще всего на вершинах суровых прибрежных холмов — и делали попытки запечатлеть в перспективе открывающиеся их взорам великолепные зрелища. Как правило, Шарлотта оставалась крайне недовольной плодами своих трудов, считая их лишь блеклой тенью того, что есть на самом деле. Хотя было очевидным, что эти ее рисунки с натуры по своему мастерству, яркости и богатству красок и их сочетаний в живой игре оттенков, безусловно, превосходили ее прежние наброски всевозможных морских пейзажей, встававших в ее воображении до поездки.
По истечении срока курортного отпуска, полного ярких и незабываемых впечатлений, обе барышни, отдохнувшие, посвежевшие и похорошевшие, мирно разъехались по домам.
В течение долгого времени Патрик Брэнуэлл, Эмили и Энн — когда она вернулась из роскошного особняка своих нанимателей — продолжали упорно допекать Шарлотту расспросами о впечатлениях от поездки в Истон, и та весьма охотно делилась своими новыми ощущениями с сестрами и братом, но пока что предпочитала умалчивать о самом главном.
Некоторое время спустя у обитателей мрачного пасторского жилища появился превосходный повод для радости. По просьбе достопочтенного главы семейства их прежняя служанка Марта после вынужденной долговременной отлучки вернулась в пасторат и приступила к своим обязанностям — к величайшему всеобщему удовольствию. Очень скоро горничная, кухарка и экономка Марта Браун стала любимицей своих добрых хозяев и достойной хранительницей неиссякаемого источника их непостижимых семейных тайн.
Возвращение Марты Браун к своим обязанностям позволило мисс Элизабет Брэнуэлл осуществить наконец свое давнее заветное желание — совершить короткое путешествие в Лидс, цель которого она, однако, предпочла не разглашать. Впрочем, она очень скоро возвратилась, и жизнь в заповедном гавортском пасторате вошла в свое привычное русло.
Часть 2
Проклятие Лонгсборна
<…> Гнев будет прав и прям.
Не просветлеет взор.
И вопреки глухим мольбам
Зачтется приговор.
Любовный свет истек —
И жалок человек.
Прошенье мыслилось на срок.
Возмездие — навек.[13]
Глава IX. Единственная любовь Энн Бронте
Этот обыкновенный будничный день начинался с той опостылевшей унылой монотонностью, какая отнюдь не предвещала представителям пасторского семейства ничего более заманчивого, нежели скучное, бесцветное времяпрепровождение, неизменно определяемое жестко установленным домашним распорядком.
В данный момент в мрачном гавортском пасторате царила незыблемая, величественная тишина. Массивные старинные часы, украшавшие стену гостиной, только что пробили пять. Это отрадное обстоятельство дало право Эмили Джейн завершить нынешнюю норму своих двухчасовых упражнений на фортепиано. Уверенно взяв последний аккорд мастерски исполненной пьесы, юная леди с видимым удовольствием торопливо отложила в сторону ноты, захлопнула крышку домашнего инструмента и поспешила присоединиться к Шарлотте, помогавшей Марте на кухне с приготовлением ужина.
Преподобный Патрик Бронте около получаса назад отправился в город навестить больного прихожанина, в то время как его возлюбленный сын Патрик Брэнуэлл, по обыкновению, пропадал в местном кабаке.
Энн тихонько сидела за письменным столом в своей комнате и, вооружившись пером и чернилами, старательно заполняла новую страницу своего дневника, который она вела с особой тщательностью и методичностью. Тусклый отсвет мерцающей свечи, стоящей тут же на столе, озарял ее прелестный стройный стан, склонившийся над простенькой ученической тетрадью в безмолвной тишине приглушенного полумрака.
В этот вечерний час на душе у девушки невольно становилось печально и тоскливо. Ближайшее будущее, казалось, не сулило отрадных перемен. Задумчиво глядя в пространство, Энн тщетно пыталась вспомнить какой-нибудь интересный случай из своей жизни, мысли о котором могли хоть чуточку скрасить унылые, безотрадные будни, с тем, чтобы во всех красочных деталях запечатлеть его на бумаге. Пусть это был бы простой пустяк, милая, славная безделица — не важно. Хоть что-то, хоть крохотная искорка, когда-либо озарившая в ночи их мрачную обитель, — некий трепещущий огонек, способный мгновенно наполнить светом и теплом те чуткие отзывчивые сердца, скромные обладательницы которых, в сущности, получают от жизни лишь жалкие крохи обыкновенных земных благ, столь щедро даруемых истинным любимцам Фортуны. Тщетно напрягала девушка свои душевные силы: на ум ничего не приходило.
С улицы послышалось веселое щебетание птиц. Их дивная, сладкая песня помогла младшей пасторской дочери очнуться от грустных мыслей, еще мгновение назад безраздельно владевших ее сознанием, и внезапно наполнила ее юное существо некой безотчетной радостью. С удивлением и жадностью девушка вслушивалась в новую музыку своей души и подспудно угадывала в ее восхитительных благозвучных гармониях какой-то неизведанный тайный смысл.
Но вот тонкий слух Энн уловил, что в доносившееся снаружи незатейливое беззаботное чириканье мало-помалу стали вплетаться несколько иные звуки, в которых безошибочно узнавался стук копыт и мерное громыхание подъезжающего экипажа.
