В этом году отец, подняв за меня бокал крепкого рисового вина, сказал, что забыть о прошлом — лучший путь к счастью.
После праздничного салюта я отправилась взглянуть на дом в переулке Чиа-Чиа, который теперь стал принадлежащим рынку складом овощных консервов. По всей округе изображения Мао, его цитаты и стихи были счищены и замазаны слоем цемента. Ничто не напоминало о Диком Имбире, кроме фигового дерева. Теперь его ствол был толщиной с ведро, и каждое лето оно приносило обильный урожай.
В четвертый день весны я впервые отправилась в монастырь. Он располагался среди гор, и подняться к нему было довольно трудно. В огромной пещере стояла статуя Будды, за которой находился храм, где в крошечной урне возле покрытого алым шелком алтаря, перед которым горели сотни свечей, покоился прах Дикого Имбиря.
Только тогда я поняла намерение мамы — так она помогала мне смириться с потерей и горем. Она знала, что я никогда не смогу забыть ни Дикий Имбирь, ни Вечнозеленого Кустарника. Но для того, чтобы продолжать жить, мне надо примириться с их потерей. Мама терпеливо ждала моего прозрения.
Стены вокруг алтаря были покрыты буддийскими изречениями из священных писаний. В общем, все они, казалось, говорили о движении жизненного потока, в котором нет места обидам. Была ли я в обиде?
После смерти Дикого Имбиря прошло почти девять лет. Страна после Мао сорвала с себя маску. Бывшие маоисты теперь стыдились своих взглядов. Культурная революция была подвергнута официальной критике как безумная и разрушительная идея, хотя ответственность за нее еще не была возложена на Мао Цзэдуна. Инцидент, произошедший во время маоистского слета, превратился в грустную историю. О Диком Имбире никто не вспоминал как о героине, ее теперь считали просто глупой девчонкой.
Газеты сообщали, что здание городского муниципалитета в русском стиле подлежит сносу первого октября, в Национальный день независимости, на его месте должен был появиться новый отель, строительство которого финансируется японскими инвесторами. Шел 1994 год, двадцать лет после самоубийства Дикого Имбиря.
В то утро у меня было тревожно на душе, перед глазами постоянно возникало то самое здание городского муниципалитета. За завтраком в кафе, где я работала, я услышала по радио объявление о том, что взрыв запланирован на девять часов. Я мысленно представила себе этот взрыв и почувствовала, что обязательно должна увидеть его. Это ощущение было таким навязчивым, что я ушла с работы без разрешения и, сев в автобус, отправилась на Народную площадь.
Боясь того, что моя боль станет невыносимой, я долгие годы избегала этого места. И была права. Воспоминания мои оказались настолько свежи, словно все произошло лишь вчера. Не успела я выйти из автобуса, как из глаз у меня потекли слезы. Один вид здания — и Дикий Имбирь снова была рядом и живо говорила со мной:
— Клен, не надо меня жалеть, я ношу свои раны как медали!
А еще я слышала ее смех, похожий на звук серебряных бусин, падающих на фарфоровое блюдо. Я отдавала себе отчет, что все эти годы скучала по ней. У меня не было никого, кто бы понял и разделил мои чувства.
Я вдруг почувствовала острую тоску по Вечнозеленому Кустарнику.
Сотни мыслей закружились у меня в голове. Стал ли он деревенским учителем? Скучал ли он по Дикому Имбирю? А по мне? Был ли он женат? На ком? На деревенской девушке? Своей ученице? Или на какой-нибудь учительнице, работающей в его школе?
На площади рабочий сообщил мне, что взрыв будет через пять минут.
— Старое уродливое здание. Оно не представляет никакой ценности. В Пекине уже снесено много подобных. Странно, что тут не так много людей пришло полюбоваться этим зрелищем. Вот когда я работал в Пекине, толпа была…
Вдруг я увидела, как мне показалось, призрак. Впереди появился мужчина, похожий на Вечнозеленого Кустарника. Я заморгала и замотала головой, но он не исчезал, он двигался. Я поднесла руки ко рту и не смела вздохнуть, мне казалось, что тогда этот мираж рассеется, как отражение луны в пруду рассеивается от капли воды.
Я неподвижно стояла и смотрела на него.
Сердце подсказало мне, что это не ошибка, это он.
Рабочий повернулся к мужчине:
— Эй, ты! Уйди оттуда! Там опасно! Уйди! Ты слышишь меня? Давай! Сюда! Живей!
Мужчина повернулся к нам, смущенно улыбаясь, и вдруг увидел меня. Он словно прирос к месту с застывшей на лице улыбкой.
Рабочий подошел и вытолкнул его с площадки.
29
Глядя на его лицо, я поняла, какая я стала старая. Вечнозеленый Кустарник походил на настоящего крестьянина с глубокими морщинами и обветренной кожей. В застиранном зеленом армейском пальто и поношенных ботинках, он был как будто покрыт пылью. Но все еще казался крепким.
Какое-то время мы смущенно смотрели друг на друга не в силах произнести ни слова.
Громкоговоритель последний раз попросил всех соблюдать осторожность и начал обратный счет.
Мы с Вечнозеленым Кустарником повернулись в сторону здания муниципалитета. Я была уверена, что он видел то же, что и я.
Как легкий лоскут шелка, Дикий Имбирь медленно летела с крыши.
Мои мысли прокрутились назад. Я видела ее шестнадцатилетнее лицо.
— Знаешь, Клен! Я как бушующий огонь, самое настоящее пламя. Никто не в силах затушить моей любви к Председателю Мао. Я чувствую себя такой счастливой. Теперь я точно знаю, для чего живу. Это Председатель Мао спас меня от увядания и наполнил мою душу ярким светом!
Сквозь слезы я ощутила прикосновение рук Вечнозеленого Кустарника. Он приблизился и обнял меня. Его дыхание коснулось моей шеи.
Я повернулась к нему, к человеку, которого любила всю свою жизнь. Сомнения в его глазах не было. Он намеревался довести начатое до конца и взглядом просил лишь моего разрешения. Мне хотелось сказать, как долго я его ждала, хотелось сказать, что теперь я готова. Я изо всех сил старалась сказать ему эти слова.
Но он запечатал мои губы поцелуем.
Я закрыла глаза.
Раздался взрыв.
