В «амфитеатре» братья и сестры внезапно вскочили с мест, толкались, что-то кричали друг другу, показывая пальцами на процессию, выкликали имена — мертвых друзей и подруг, погибших в схватке с бандитами и позже, во время пожара в монастыре. Это были они — их маски; люди узнавали каждого по отдельности; и радостно приветствовали их — а те отвечали, — и звали по именам, и приглашали к себе. Сестры распустили волосы, приветственно махали охапками травы. Братья, не помня себя, закрывали ладонями лица, плакали, обнимая друг друга, скидывали на землю халаты, сандалии, шляпы, чтобы поскорей добежать до участников шествия. А там, внизу, умершие братья и сестры собрались вокруг паланкина Желтой Царицы Западного Рая, которая теперь раздернула занавеси и обращала на все стороны света свое надменное накрашенное лицо.
Чудовищный крик десяти тысяч глоток; глаза всех, кто еще оставался наверху, чуть не вылезли из орбит, люди руками пытались смахнуть пурпурно-красную пелену, застившую — от возбуждения — их взгляд. И боялись вздохнуть.
А в самом хвосте шествия сектанты несли на вытянутых руках что-то, оставлявшее за собой черный кровавый след; другие братья побежали обратно в лес — и вынесли еще сколько-то неподвижных человеческих тел; с этим жутким грузом они неловко поднимались на холм. То были умирающие и уже умершие добровольцы, которые во время недавнего потешного сражения принесли себя в жертву.
И когда эту страшную ношу, добычу смерти, под музыку и пение опустили перед паланкином Божественной Царицы, которая тут же вышла из носилок; когда музыканты, потеряв самообладание, отбросили инструменты и распростерлись на земле — тогда и Ма Ноу уже не мог более сдерживать своих чувств. Он зарыдал, махнул рукой в сторону холма и побежал вниз по откосу, на равнину. Братья и сестры тоже рванулись со своих мест; в мгновение ока ступени амфитеатра, окна, проемы дверей, крыши городских домов опустели. Люди лавиной устремились вниз, опрокидывая и затаптывая друг друга, но даже не замечая этого. Железную решетку ограждения сломали — просто сорвали с петель всю целиком; после чего братья, сестры и горожане хлынули по напитавшейся кровью равнине к плоскому холму, с неистовыми криками окружили его; как утопающие тянулись они к нему — как утопающие, которые еще надеются вынырнуть из морских волн и увидать нежную улыбку Царицы Западного Рая.
В ТОТ ЖЕ ВОЛНИТЕЛЬНЫЙ ДЕНЬ
на северо-восточной границе крошечного государства произошло еще одно — тяжкое, чреватое мрачными последствиями — событие: победоносный прорыв провинциальной армии.
Ночью сельские жители из приграничной области бежали в столицу. В новом сражении, которое произошло через несколько дней, разрозненные отряды Ма Ноу, занявшие оборонительную позицию у городских стен, были наголову разбиты. Эта битва переросла в штурм, и солдаты императора сумели очистить город от мятежников. Горожане и члены секты вырвались из горящей столицы и, обратившись в беспорядочное бегство, покатились на юг; понеся большие потери, они — в количестве примерно четырех тысяч — добрались до укрепленного города Яньчжоу.
Отчаявшимся беглецам, лишь частично вооруженным, удалось захватить врасплох стражу у ворот, перебить ничего не подозревавший гарнизон — два десятка солдат — и проникнуть в ту часть города, которая, располагаясь внутри городских стен, была отгорожена от остальных кварталов стеной: в остатки древнего монгольского поселения. Здесь и забаррикадировались потерпевшие поражение приверженцы Ма Ноу.
«Священное царство» перестало существовать. Братья и сестры бродили по Нижнему городу, и горожане из симпатии к «расколотым дыням» снабжали их продовольствием, хотя не собирались оказывать им вооруженной поддержки и даже не пускали в свои дома.
В то время как части провинциальной армии продолжали преследовать мятежников и постепенно концентрировались вокруг Яньчжоу, посланцы Ван Луня — продавцы инжира — заявлялись в палатки к военачальникам. Во всех доставленных ими письмах значилось одно и то же: к военачальникам таким-то и таким-то обращается Ван Лунь, предводитель «поистине слабых», которые не принимали участия в последнем мятеже. Он просит на один-два дня прекратить военные действия и встретиться с ним, Ван Лунем из Хуньганцуни, для важных переговоров. Он придет один, без каких-либо провожатых. В качестве опознавательного знака пришлет в палатку, где соберутся военачальники, свой меч: Желтого Скакуна, на клинке которого имеется инкрустация из семи латунных кружочков, а ниже рукояти — выложенный серебряной сканью цветок лотоса. Военачальники показывали друг другу письма, гадали, что бы они могли значить, и в конце концов пришли к выводу, что просьбу этого пользующегося дурной славой проходимца нужно удовлетворить, но одновременно позаботиться о том, чтобы, ежели он станет выдвигать слишком дерзкие требования, его на возвратном пути убили. В день переговоров военачальники еще успели получить от некоего важного лица, которому доверяли, предупреждение, чтобы они ни в коем случае не вздумали посягнуть на жизнь этого человека, и настоятельный совет: согласиться с его планом; совет подкреплялся намеком на тайные корпорации, стоящие за спиной Вана.
Четыре военачальника жили в доме сельского старосты недалеко от Яньчжоу; в полдень, как и было обговорено, в бедную сельскую канцелярию им принесли меч, спрятанный в коробе с инжиром, — короб передал привратнику один местный торговец. Примерно через час привратник доложил, что у ворот дожидается оборванный бродяга-солдат, который говорит, будто час назад прислал им свою визитную карточку. Военачальники распорядились, чтобы его пропустили, предварительно проверив, нет ли у него при себе оружия.
Верзила Ван Лунь, не знающий, куда девать руки, казался еще более громоздким в этой тесной комнате, где военачальники сидели за столом как судьи и даже не вышли навстречу своему гостю. Его грубоватое суровое лицо на мгновение осветилось; он прислонился спиной к дверному косяку, прикрыл створки двери и сказал с лукавой усмешкой: «Я, значит, и буду Ван Лунь из Хуньганцуни; а вы, как я понимаю, — военачальники Сына Неба: первый, второй, третий, четвертый. Я приветствую высокочтимых господ. Решив не противоречить желанию Ван Луня, они поступили мудро: ибо высокочтимые господа — всего лишь гости на этой земле, и я, Ван Лунь, весьма сожалею, что не смог их лично встретить, когда они ступили на мою территорию, не смог засвидетельствовать столь уважаемым полководцам мое почтение».
«Садись рядом с нами, Ван, оставь дверь в покое: тут у нас слухачей нет».
«О, я их вовсе и не боюсь: люди, которые подслушивают, — мои братья».
«Ты нам прислал короб с инжиром и вложил туда письмо. Мы тоже написали тебе письмо. Ты передал в качестве опознавательного знака свой меч. Так чего ты хочешь?»
«Выходит, господа военачальники, я не ошибся, думая, что знаю, чего вы хотите. В этом округе. Вы хотите войти в Яньчжоу — хотя фактически уже победили, — изничтожить „расколотых дынь“ и моего бывшего брата Ма Ноу, вообще стереть их с лица земли».
«Да, так это и будет еще до новолуния».
«Ван не сомневается в стратегических способностях высокочтимых господ и в боевой выучке их солдат. Более того, он верит в судьбу, которой Ма Ноу бросил вызов и которая теперь неизбежно покарает его. Его, но и вас тоже — десятилетием раньше или десятилетием позже. Так что — вы уничтожите „Расколотую Дыню“ и Ма Ноу?»
