– Наш долг выше наших чувств.
– Вы сказали: наших чувств? Я не ошибся?
Она отвела взгляд.
– Пока вы будете рисковать своей жизнью, я буду на Абидосе подле Древа Жизни исполнять свое предназначение. Нынешняя ситуация не оставляет нам времени на мечты. И все же я должна сделать вам важное признание.
Сердце юноши едва не выпрыгнула из груди.
– Этот конфликт совершенно не похож на обычные. Вы готовитесь к сражению, которое не будет походить на все предыдущие. Речь идет не о том, чтобы отбить простого захватчика или самим завоевать территорию. Нужно спасти таинства Осириса. Враг подпитывается силами тьмы и принимает различные формы. Он хочет распространить власть изефет. Нубийцы в его руках – всего лишь инструмент, лишенный собственного сознания. Вы же, полагая, что находитесь вдали от меня, на самом деле будете совсем близко от Абидоса. Земное расстояние значения не имеет. Важно только то, что существует общность взглядов, наше взаимопонимание, которое мы обретаем вместе в борьбе.
Теперь Исида не казалась Икеру такой далекой как раньше.
– Можно… можно я поцелую вас в щеку? – робко спросил он.
Она не ответила, и он решился…
Его поразил тонкий аромат ее кожи, ее атласная нежность. Голова закружилась…
Он никогда не забудет, что пережил в это краткое мгновение!
– Снимаемся с якоря! – прогремел мощный голос генерала Несмонту. – Все по местам!
Пристань словно закипела. Каждый спешил к себе на место, потому что всем было известно, что старый генерал с дисциплиной не шутит.
– Будьте чрезвычайно осторожны и осмотрительны! – посоветовала Исида Икеру, который медлил с возвращением на корабль.
– Если я вернусь живым, Исида, вы меня полюбите?
– Возвращайтесь живым и каждое мгновение помните: на карту поставлена жизнь Осириса!
Разве ее взгляд, одновременно нежный и серьезный, не свидетельствует о том чувстве, в котором она пока не соглашается сознаться?
Флагманский корабль начал поднимать якорь. Ждали только, чтобы по трапу поднялся Царский Сын. Потрясенный Икер оказался на борту в то самое мгновение, когда на носу корабля появился Сесострис.
Фараон был в царском облачении. Над его лбом грозно поднялась золотая кобра, украшенная ляпис-лазурью. Ее гранатовые глаза горели зловещим огнем. Смертоносная змея словно предшествовала флотилии, прокладывая дорогу среди врагов.
Царственный гигант потрясал копьем – таким длинным и тяжелым, что никто другой с ним бы не справился.
– В этот восьмой год моего царствования, – объявил он, – мы впервые плывем по новому каналу, который носит название «Прекрасны пути могущества света, который поднимается в славе»
[10]
. Благодаря этому каналу Египет и Нубия отныне окажутся вечно связанными воедино. Но наша задача будет сложной. На этот раз нам предстоит действительно усмирить этот очаг волнений…
Северный Ветер искоса глядел, как Медес корчится в приступе рвоты. Осел не испытывал к этому человеку сочувствия. Но люди все еще ошибались…
– Идите со мной, – сочувственно сказал Медесу доктор Гуа.
Секретарь Дома Царя с зеленым лицом, на негнущихся дрожащих ногах, шатаясь, поплелся за ним. Ему было не до смеха. Он с удовольствием проглотил бы любое, даже самое горькое лекарство, лишь бы вернуть себе нормальное самочувствие и воинственный вид.
Икер внимательно изучал вид непривычных нубийских пейзажей. В самый разгар жаркого сезона, который можно было переносить единственно из-за легкого северного бриза, облегчавшего навигацию, солнце иссушило редкие растения. Зато финиковые пальмы, наоборот, отлично переносили жару, и их плодам это было только на пользу. На каждой остановке солдаты с удовольствием лакомились этим замечательным фруктом, легко усваивающимся и полном энергии. Это был настоящий дар богов. Плоды «пальмы дум», ветви которой напоминали волшебную палочку, в отличие от фиников, были несъедобны. Зато в тени этих деревьев любил отдыхать бог Тот. Дерево любили и все молчаливые писцы, потому что под ним замечательно думалось. Оно встречалось и на юге Египта, но в Нубии произрастало повсюду.
Царский Сын чувствовал легкое недомогание. Поездка не была для него ни отдыхом, ни путешествием. Над этим унылым краем словно висела невидимая гнетущая тень. Как только флотилия поплыла по каналу, египтяне точно попали в иной мир, такой отличный от Обеих Земель!
– У тебя озадаченный вид, – заметил Сехотеп.
– А ты не чувствуешь в воздухе что-то вроде злых чар?
– Ах… И ты тоже почувствовал?
– На мой взгляд, все это как-то неестественно… Словно вокруг затаились и выслеживают нас разрушительные силы…
– Это Провозвестник… Интересно, его власть действительно так далеко простирается?
– Лучше предполагать худшее.
– Царь разделяет твою осторожность. Именно в этих местах был убит генерал Сепи. Мы направляемся к крепостям Иккур и Кубан, гарнизоны которых сторожат множество троп и дорог. В частности, Уади– Аллаки, которая ведет к заброшенным золотым копям. Вот уже два месяца как они не шлют ни единого рапорта в Элефантину. Возможно, их гонцы заблудились, а может быть, солдат убили. Иккур и Кубан расположены к северу от нашего основного плацдарма в Нубии – крепости Бухен, которая, кажется, еще не занята нубийцами. Впрочем, скоро мы узнаем, почему они молчат.
Кровавый вдруг стал неистово лаять, подавая сигнал об опасности.
Все тревожно оглядывались по сторонам.
– Смотрите! Вон там! Гиппопотамы! – крикнул впередсмотрящий.
Толстокожие животные терпеть не могут, когда их тревожат во время нескончаемого послеобеденного отдыха, и часто нападают на суда, которые их нервируют. Своими длинными зубами они таранят самое крепкое и толстое дерево обшивки судов.
Лучники заняли боевую позицию, но вдруг с флагманского корабля зазвучала томительная и прекрасная мелодия…
Сидя на носу корабля, Секари играл на инструменте длиной в два локтя. Ряд дырочек, проделанных в нижней части тростникового стебля довольно крупного диаметра, позволял ему извлекать богатую гамму звуков, громкость которых постоянно менялась.
Кровавый перестал лаять, успокоился и устроился рядом.
Гиппопотамы собрались плотной группой. Их вожак – чудовище тонны в три весом – в ярости разинул пасть.
– Давайте бросим гарпун! – предложил один из солдат. Секари отрицательно покачал головой и продолжал играть на своей флейте.
Вожак замер, и его стая замерла тоже. Видны были только их глаза, ноздри и уши, потому что кожа у гиппопотамов слишком чувствительна в отношении солнечных ожогов.
