Мириэл ничего ему не говорила, но она была обеспокоена, понимая, что им нужно как можно скорее найти кров и пищу. Возле замка находилось несколько таверн, в том числе одна новая, открывшаяся в пору крестового похода короля Ричарда, но Мириэл, после недолгих размышлений, решила, что во всех тавернах наверняка полно солдат из гарнизона, и направилась в саксонский квартал за Хлебным рынком. Дороги еще не подморозило, и улицы утопали в обычной для поздней осени густой грязи. Из отверстий в соломенных крышах домов струился дым, народ возвращался к своим родным очагам. Мириэл смутно помнила, что на низком холме у городской стены был постоялый двор. Ее дедушка ночевал там однажды, когда на подворье у замка, где он обычно останавливался, не оказалось свободных мест.
Николас кашлянул в плащ.
– Ты знаешь, куда идешь? – хрипло спросил он. – По-моему, мы ходим кругами.
– Конечно, знаю, – раздраженно отозвалась Мириэл, – мы уже почти пришли. – Она пригнула голову, защищая лицо от дождя, хлынувшего с новой силой. – Там спальные комнаты и на верхнем этаже, и в подвале. – Девушка скрестила пальцы на мокром поводе, молясь про себя, чтобы память ее не подвела, и они нашли пристанище.
Постоялый двор под названием «Бык» обслуживал купцов и торговцев, прибывающих в Ноттингем со стороны Дерби и Стаффорда. Он вел свое существование со времен нормандского завоевания и на первых норах работал как обычная пивная, владелец которой каждый раз, когда в заведении появлялось свежее пиво, вывешивал на шесте ветку плюща. Ныне ветку плюща сменила более живописная постоянная вывеска с изображением атакующего черного быка.
Хозяином «Быка» был краснолицый англо-нормандец по имени Болдуин, с громоподобным голосом, поднимавшимся, казалось, откуда-то из самых недр его огромного, как барабан, живота.
– Да, комната у нас имеется, – прогремел он, к вящему облегчению Мириэл и Николаса. – Вот если б вы прибыли две недели назад, пришлось бы вам отказать. Была ярмарка, и все было забито постояльцами до самого потолка, – Он приказал молодому парню отвести лошадей в конюшню на заднем дворе, а мужчине постарше – снять с мула накрытый одеялом сундук.
– Долго ли намерены пробыть у нас? – спросил Болдуин, после того как зажег светильник и повел их к лестнице, выдолбленной в каменной стене в глубине помещения.
– Нет, – ответил Николас. Теперь, спрятавшись под крышей от ветра и холода, он немного оживился. – Я еду на юг по делам.
Мириэл промолчала. Пусть хозяин постоялого двора думает, будто Николас отвечает за них обоих. Чем меньше объяснений, тем легче ей будет начать новую жизнь. Она опустила глаза и сложила руки, изображая скромную добродетель, благо в монастыре она этому хорошо научилась.
– Не завидую я людям, которым приходится бродить по дорогам ради хлеба насущного, – одобрительно, тоном знающего человека заявил Болдуин. – Мне каждый день подавай пылающий очаг и домашний уют.
– Хорошо сказано. – Николас кашлянул.
Если б не пламя светильника, их окружал бы непроницаемый мрак. Под крышей подворья было промозгло и пахло подземельем. «Бык», как и большинство жилищ в Ноттингеме, отчасти был выдолблен прямо в песчанике, на котором стоял город.
– Прошу. – Болдуин вывел их через арку в комнату, оказавшуюся на удивление просторной. Выдолбленная в склоне горы, она по форме напоминала чашку. В одном углу они увидели очаг с приготовленной рядом растопкой, в потолке над ним зияло дымовое отверстие. Начиная от закругленной стены, на полу лежали на расстоянии вытянутой руки друг от друга с десяток тюфяков.
– Набиты лучшим гусиным пухом, – с гордостью доложил им Болдуин. – Без соломы. Моя жена делает их на продажу. О ней слышали даже в Донкастере.
Мириэл кивнула и озабоченно улыбнулась ему. Слуга поставил сундук возле одного из тюфяков и удалился. Болдуин зажег еще один светильник, стоявший на полке, вырубленной из песчаника.
– Здесь, конечно, не дома, но вам будет удобно, обещаю. – Подбоченившись, он обвел комнату хозяйским взглядом.
– Сейчас я, наверно, мог бы заснуть и на гвоздях, – сказал Николас.
– Значит, издалека? – полюбопытствовал Болдуин.
Николас мотнул головой:
– Я недавно перенес болезнь. – Он печально улыбнулся. – Только насущная необходимость вынудила нас с госпожой пуститься в этот путь.
– Чтобы согреться, вам нужен мясной бульон, приготовленный моей женой. Вкуснее во всех четырех графствах вокруг не найдете. Скажу, чтобы принесли.
Болдуин не преувеличивал достоинства своей жены. Тюфяки оказались соблазнительно мягкими и удобными, а покрывавшие их одеяла яркой расцветки – относительно чистыми и не очень колючими. Застенчивая девушка-служанка принесла им дымящиеся чашки прозрачного мясного бульона и небольшую корзинку пышного хлеба с золотистой корочкой. Мириэл проглотила еду в считанные минуты. После сидения впроголодь на хлебе и воде в монастыре Святой Екатерины и перекусов всухомятку на обочинах дорог эта пища была воистину манной небесной. Однако Николас, совсем обессилевший, съел едва ли четверть своего бульона и один кусочек хлеба. Потом, под обеспокоенным взглядом Мириэл, он лег на тюфяк и закрыл глаза.
Девушка стряхнула с рук крошки и, приблизившись к нему, потрогала его лоб. К счастью, он оказался холодным; жара, по крайней мере, не было. Николас дышал размеренно и глубоко. Его грудь почти незаметно вздымалась при каждом вздохе, но сам он время от времени вздрагивал во сне. Не отнимая руки от его лба, Мириэл долго и пристально разглядывала Николаса, потом, вздохнув, отошла к очагу, чтобы развести огонь. Пока ее руки были заняты делом, она размышляла.
Она попросила его проводить ее до Ноттингема, и он выполнил свое обещание. Теперь у них нет причины держаться друг друга. Она ему помеха, он желает избавиться от нее. Возможно, Николас прав. Они слишком много знают друг о друге, и, пожалуй, им и впрямь лучше разойтись в разные стороны.
Мириэл поднесла огниво к растопке и высекла искру. От матери она переняла несколько полезных навыков, в том числе умение разводить огонь, да так, чтобы пламя было ярким и не чадило. Девушка сосредоточилась на своем занятии, но, когда огонь затрещал, с жадностью облизывая сучья и щепки, ее взгляд обратился на накрытый сундук, громоздившийся подле тюфяка, на котором спал Николас. У него средств более чем достаточно на то, чтобы начать новую жизнь, а она не имеет ничего, кроме той одежды, что сейчас на ней, и в лучшем случае может рассчитывать лишь на три мешочка серебра, если Николас еще помнит про их уговор.
Покусывая нижнюю губу, Мириэл подкралась к сундуку и, стараясь не шуметь, распутала веревки, которыми он был обвязан вместе с укрывающим его одеялом, затем отложила в сторону кусок: грубой шерсти и осторожно провела пальцами по роскошной эмалевой облицовке, несколько попорченной морской солью. Тихо-тихо, медленно-медленно подняла она крышку за поцарапанный ножом засов. Бросив беглый взгляд назад, она убедилась, что Николас по-прежнему пребывает в глубоком забытьи и вряд ли проснется даже от рева труб, возвещающих наступление Судного дня. Она вольна делать все, что угодно, хоть забрать все деньги из сундука.
