Отец Мартин сделал перерыв. Опустив подзорную трубу, он повернул к Стивену сияющее лицо.
— Я видел синелицую олушу, — произнес он, тряся доктора за руку.
Задолго до того, как пробило семь склянок, матросы, благоухая скипидаром, отправились есть свой обед, источавший тот же запах. Спустя полчаса заполнилась и кают-компания, откуда громко раздавалась удалая песня. Вскоре на марсе появился посыльный, оповестивший обоих наблюдателей, что их ждут за столом.
— Передайте от меня благодарность капитану Пуллингсу, — отозвался Стивен, — и скажите, что я буду только к ужину.
Отец Мартин сказал то же самое, и оба возобновили созерцание бесплодных островов, которые были уже совсем рядом.
— Ни былинки, ни листочка, — заметил Стивен. — И ни капли влаги, кроме той, что проливается с неба. Птицы, что слева, думаю, всего лишь глупыши; но та, что на самом верхнем валуне, — это олуша, мой дорогой, бурая олуша. Бедняжка не очень похожа на себя, потому как линяет, но все-таки это настоящая бурая олуша. А белые пласты на скалах — это, разумеется, птичьи испражнения, местами достигающие нескольких футов в толщину. От них так несет аммиаком, что просто задыхаешься. Однажды, когда птицы высиживали птенцов, я был на этих островах. Яйца попадались на каждом шагу, а птицы были совсем ручные — хоть в руки бери.
— Как вы полагаете, капитан не остановится хотя бы на полчаса? — спросил отец Мартин. — Представьте себе, какие там могут быть жуки. Нельзя ли объяснить ему?..
— Мой бедный друг, если что-то и может сравниться с тупым безразличием морского офицера к птицам, так это его столь же тупое безразличие к жукам. Вы только посмотрите на эти свежевыкрашенные шлюпки. Сейчас мы развиваем скорость в пять узлов, а тогда я смог высадиться на берег только потому, что стоял штиль, было воскресенье и один офицер очень любезно доставил меня на остров на шлюпке. Его звали Джеймс Николе. — Он вспомнил беднягу Джеймса, который утопился возле той скалы, что осталась в миле от них. Несчастный моряк поссорился с женой и тщетно пытался помириться с ней. От Николса Стивен в мыслях перешел к браку вообще — этому сложному социальному институту. Он слышал о породе ящериц, живущих на Кавказе, которые размножаются партеногенетически, без всяких сексуальных отношений со всеми сопутствующими им сложностями. Их научное наименование Lacerta saxicola. Брак с его печалями, заботами и непрочными радостями занял мысли доктора, и он ничуть не удивился, когда тихим, доверительным тоном отец Мартин сообщил ему, что давно привязался сердцем к дочери одного настоятеля, молодой особе, с братом которой он увлеченно занимался ботаникой в университете. Она занимала более высокое, чем он, положение в обществе, и ее подруги смотрели на него неодобрительно. И все-таки благодаря тому, что дела отца Мартина пошли в гору (теперь его годовой доход составлял 211 фунтов 8 шиллингов), он подумывал о том, чтобы просить ее руки. Однако его тревожили сомнения. Одно из них заключалось в том, что ее подруги могли счесть, что даже 211 фунтов 8 шиллингов — сумма недостаточная. Вторым была его внешность: несомненно, Мэтьюрин заметил, что у него всего один глаз, что, несомненно, говорило не в его пользу. Ко всему прочему, он не мог должным образом выразить свои чувства в письме. Нельзя сказать, чтобы отцу Мартину было чуждо сочинительство, но в эпистолярном жанре он не силен. Быть может, Мэтьюрин будет настолько любезен, что согласится взглянуть на его послание и даст ему откровенную оценку?
Солнце нещадно нагревало фор-марс. Бумага в руке Стивена скручивалась, и настроение его постепенно падало. Отец Мартин был на редкость славный, умный, начитанный человек, но когда он принимался писать, то будто вставал на необычайно высокие ходули и от этого неудобства время от времени впадал в развязность, создавая тем самым поразительно искаженное представление о себе. Стивен вернул письмо со словами:
— Написано действительно очень изящным стилем, с необычайно красивыми оборотами, которые, я уверен, тронут сердце любой дамы. Но, дорогой мой отец Мартин, позвольте мне сказать, что весь ваш подход ошибочен. Вы только и делаете, что извиняетесь. С начала до конца вы держитесь чрезвычайно приниженно. У меня в голове вертится одна цитата, которую, как и имя ее автора, я не могу вспомнить. Смысл ее в том, что даже самая добродетельная женщина презирает мужчину, страдающего бессилием. А разве все это самоуничижение не наводит на такую мысль? Убежден, что наилучший способ сделать предложение — кратчайший. Надо написать очень простое, предельно внятное письмо примерно такого содержания: «Моя дорогая мадам, прошу удостоить чести выйти за меня замуж. Остаюсь, дорогая мадам, с совершенным к Вам почтением. Ваш покорный слуга». Письмо выражает самое существо дела. На отдельном листке, возможно, стоит указать свой доход, на что обратили бы внимание друзья этой дамы, наряду с выражением готовности выполнить те условия, какие они могут считать нужными.
— Возможно, и так, — ответил отец Мартин, складывая письмо. — Возможно, и так. Премного благодарен вам за совет.
Однако не требовалось большой проницательности, чтобы понять, что он остался при своем мнении, что он по-прежнему цеплялся за свои тщательно взвешенные периоды, свои сравнения, метафоры и прочие разглагольствования. Он показал письмо Мэтьюрину отчасти в знак доверия и уважения, будучи искренне привязанным к нему, и отчасти из расчета, что Мэтьюрин, похвалив его послание, возможно, добавит несколько ловких фраз. Подобно большинству заурядных авторов, отец Мартин не нуждался ни в каком откровенном мнении, которое расходилось бы с его собственным.
— Действительно, до чего же удивительно верный голос у мистера Холлома, — помолчав, произнес капеллан. — Истинный подарок для любого церковного хора. — После этого оба принялись обсуждать жизнь судовых капелланов, врачей и различные обстоятельства на самом «Сюрпризе». Он продолжал: — Этот корабль не похож ни на один из тех, на которых я служил. Никто не истязает матросов палками и линьками, нет рукоприкладства, почти не слышно грубых слов. Если бы не эти злополучные матросы с «Дефендера» и не их ссоры со старой командой «Сюрприза», то, пожалуй, не было бы и телесных наказаний. По крайней мере, не было бы той бесчеловечной порки, которую мы наблюдали. Этот корабль разительно отличается от того, на котором я служил прежде: там порку устраивали чуть ли не каждый день.
— Совершенно верно, — отозвался Мэтьюрин. — Но следует учесть, что матросы «Сюрприза» плавают вместе много лет. Все они военные моряки, а не люди с сухопутья и уж вовсе не любимчики лорд-мэра. Все они достаточно опытные мореходы, которые работают дружно и которым не нужно палки. Никто никого не пугает, не оскорбляет, никому не угрожает, как это принято на не столь счастливых кораблях. Но, увы, «Сюрприз» вовсе не типичное явление для военного флота.
— Действительно, — согласился отец Мартин. — Но даже здесь грубость в порядке вещей. Если бы так обращались ко мне, это было бы невыносимо.
— Вы имеете в виду обращение: «Эй вы, косолапые псы, грязные ублюдки»? Просто увалень Дэвис и его помощники, не прибегая к помощи закрепленного за ними гардемарина, попытались протащить на корму легкий трос, чтобы повесить беседку, но сделали это не так, как приказали, а как им самим вздумалось. Ну, и зацепили гафель лиселя, после чего и послышалось это жаркое приветствие со шканцев. Конечно, слова грубые, но, ей-богу, от мистера Обри они стерпели бы и не такую брань, лишь снисходительно улыбнувшись да покачав головой. Он один из самых решительных боевых командиров, а решительность — это качество, которое матросы ценят выше всего. Они продолжали бы молиться на него, даже если бы он драконил их почем зря. Но капитана Обри никак нельзя упрекнуть в несправедливости.
