Во время кончины Николая Никифоровича Люберов был в отъезде, на этот раз по делам не государственным, но личным. Желание улучшить правление являлось для него, как говорят англичане, хобби, а настоящим делом была шерсть. Петр I в бытность свою настоятельно обращал внимание общества на производство кожи и шерсти, которых Россия производила в огромном количестве, но не обрабатывала дома, а продавала за границу в виде сырья. Строя овчарный завод, Люберов меньше всего думал о собственной выгоде, главными опять-таки были мысли о пользе России. Негоже дворянству заниматься фабричными делами, на это есть купеческое сословие, а потому все дела, связанные со стрижкой овец, обработкой шерсти и производством сукон, велись Люберовым в полной тайне, однако давали, к удивлению хозяина, немалый и твердый доход, намного превышающий тот, который имел он от деревень. Производство сукон в нашем дальнейшем повествовании не играет существенной роли, поэтому вышесказанным можно и ограничиться. Добавим только, что богатство Люберова многим мозолило глаза, это и ускорило роковую развязку. Но об этом речь впереди.
Спустя несколько месяцев после смерти князя Козловского закон о майорате был отменен. Это несколько смутило Люберова. Не талдычь он с таким упорством о разумности майората, может, князь иначе распорядился бы своим имуществом. Но с другой стороны, сыновья покойного вроде бы не в мире, наследство надобно будет судом делить, а тут вернется князь Матвей из Парижа и сразу получит живые деньги.
В январе государыня Анна и двор ее вернулись в Петербург. Патриотические заботы разгорелись в душе Люберова с новой силой. В мае проект, или «Мнение о рассмотрении безопасной государственной формы правления», был готов и представлен для прохождения по инстанции.
За заботой о производстве отечественных сукон и составлением «Мнения» Андрей Корнилович Люберов не заметил, как изменилось поведение Анны и ее правительства. Еще в марте 1730 года взамен уничтоженного Петром II Преображенского приказа была учреждена Тайная розыскных дел канцелярия во главе с генералом Ушаковым. Тогда это казалось разумным, как же без Тайной канцелярии за порядком в стране следить? Но кто же мог предположить, что эта канцелярия в кровавое время Анны Ивановны станет главной на Руси.
Особую роль в государстве приобрел фаворит государыни Эрнст Иоганн Бирон. Злые языки говорили, что он вообще не дворянин, а сын простолюдина Бирена. Поменял одну букву в фамилии и из курляндца превратился во француза, стал потомком уважаемой старинной семьи Бирон. Но России-то какое дело — француз он или германец, на Руси всех иностранцев испокон веку звали немцами, и при Анне Ивановне они получили огромную власть.
Но немцы здесь и раньше были в чести. Понаехало их в Россию великое множество сразу после Смуты. Тогда и люберовский прадед прибыл из Шотландии служить царю Михаилу Федоровичу. Алексей Михайлович и Петр I иностранцев тоже весьма привечали и правильно делали. Хочешь служить России — служи, всем рады! Но чтоб сын простолюдина такую власть взял, такого вроде и не бывало. Но, с другой стороны, покойная императрица Екатерина I и вовсе, говорят, была низкого звания и грамоты не знала.
Все эти мысли обуревали Андрея Корниловича во время долгого ожидания хоть какого-нибудь ответа на его «Мнение». Вначале он ждал, в предвкушении потирая руки: позовут его в высокие залы, скажут благодарственные слова. Потом обиделся… Стараешься, ночей не спишь, измышляешь идеи для блага державы, а ей, голубушке, до тебя и дела нет. Потом испугался. Нет, страх, пожалуй, для этого нового чувства слишком сильное слово, не было страха, но появилось ощущение опасности. Так бывает, когда ты затылком чувствуешь пристальный, недоброжелательный взгляд. Ты еще не обернулся посмотреть, кого это твоя персона так заинтересовала, а внутренне уже весь напрягся, шерсть на загривке вздыбилась.
Причиной этого ощущения были людские слухи, шепотком идущие от уха к уху. Наказание Долгоруких пошло по другому кругу. Главных действующих лиц сослали одного в Соловки, другого в Пустозерск, третьего в Шлиссельбургскую крепость, все огромное семейство с детьми и стариками отбывало ссылку в Березове. Потом Анна решила, что Долгорукие недостаточно несчастны в этом забытом Богом сибирском селе, всех велела отправить в Тобольск в тюрьму. Вскрылось дело о подложном завещании Петра II, мол, хотел он видеть на престоле свою невесту Екатерину Долгорукую. Начались допросы с пристрастием, то есть пытки. Дела велись тайно, по здравому смыслу о них не должны были знать в Петербурге, но в столицу просачивались такие подробности, что обыватели замирали в ужасе.
Одно дело карать за подложное завещание, это справедливо, но народ говорил, что хватают людей за никчемицу и тащат в казематы, где подвергают немедленному розыску с пристрастием. Кухарка давеча рассказывала в слезах, как на базаре две бабы поспорили из-за индюшки, разорались страшно, а одна возьми да и произнеси в сердцах имя того немца, что в фаворе, мол, тот Бирон всю индюшатину скупил, оттого и птица дорогая стала. Кто-то крикнул «слово и дело», прибежали драгуны и забрали тех баб вместе с битой птицей. И еще сказала кухарка, что люди боятся рот открыть, как бы всуе не помянуть имя ее величества, приближенных ее или страшного Ушакова. Начальника Тайной канцелярии народная молва наделяла бесовской силой и рогами под париком, маленькими, чертовскими.
Другой разговор Люберов услышал в своем кругу, в гостях. Двое из приглашенных сидели наособицу и вели неспешный разговор, коего Люберов стал невольным свидетелем.
— Прапорщик князь Алексей Борятинский в Тайной, и высокий родственник его не защитил.
— Вы про князя Ивана Федоровича? Что из того, что он сенатор и хозяин Малороссии. Сейчас всяк за себя. Да и хотел бы князь Борятинский за племянника похлопотать, ничего бы из этого не вышло. Поручик идет по делу фельдмаршала Долгорукова. Выступал-де против высочайшей персоны, нарушал общественный покой, а в розыске во всем повинился и сознался.
— Ах, друг мой, в Тайной в розысках сознаешься, что ты медведь сибирский и загрыз собственную мать.
Сказали эдакое и язык прикусили, стали говорить о пустом. Арест поручика Алексея Борятинского оказался для Люберова полной неожиданностью. Он хорошо знал князя, более того, они были единомышленниками и два года назад вместе сочиняли челобитную государыне. Потом в Москве взяли директора Печатного двора Алексея Барсова…
Краем уха Люберов услышал, что государыня недовольна не только кланом Долгоруких, но и челобитчиками, которые хоть и молили Анну принять самодержавие в чистоте, дерзнули написать в бумаге слово «выборы», как то при Петре I было, когда Сенат выбирали баллотированием. Под той челобитной бумагой много достойного народу подписалось, а теперь ходят слухи, что государыня всеми этими людьми недовольна. Зачем Ей указывали, когда она Сама все знает? И кто вы такие, чтобы Ей советы о государственном устройстве давать?
Последнее замечание собеседника повергло Андрея Корниловича в ужас, потому что он своим «Мнением» как раз и давал советы — мягко, деликатно, с верой в будущее, славя государыню, но, видно, и это расценивается сейчас как дерзновение. Будучи человеком практическим, Андрей Корнилович, предчувствуя опасность, стал приводить в порядок свои дела, и занятие это, такое привычное, вдруг его и успокоило. Пересчитаны были все деньги, старостам и управляющему разосланы толковые инструкции, как вести дела в случае долгого отсутствия хозяина, скажем, за границей.
