Мотались они с кучером долго, но требуемый флигелек нашли. Весна совершенно преобразила окружающий ландшафт. То, что было полем, превратилось в болото. На сухих прогалинах пышно цвели одуванчики. Парк за раскрашенными воротами покрылся первой листвой на березах, куда ни кинь взгляд — всюду медуницы, майские цветки.
По счастью, Родион оказался дома. Флигелек был прибран. Приняли Матвея в большой светлой горнице в пять окон: три на длинной стене и два по торцу. Мебель простая, столярная, но стол дубовый, знатной работы, и стулья обиты кожей вполне приличной.
— Я пришел к вам с предложением, — сказал Матвей, садясь. — Я согласен сделать все для спасения вашей чести, то есть участвовать во всех ваших сомнительных поисках, если вы поможете мне разобраться в моих собственных, крайне запутанных обстоятельствах.
— Не надо так натягивать вожжи на поворотах! — насмешливо отозвался Родион. — Вы как удельный князь времен Мономаха: это мое и вон за тем лесочком — тоже мое, а дальше завоюю — тоже будет мое. Мало вам, что я уже работаю на вас, так вы хотите повесить на меня еще одно дело.
— Слушайте, поручик, не надо обобщать. Я не хочу ссориться. Скажу честно, я пришел к вам за помощью. Все дело в том, что вы мне нравитесь. Ну не смотрите на меня так… Если быть точным, вы внушаете мне доверие.
— Я должен вас поблагодарить? — фыркнул Родион.
— Не обязательно.
В этот момент открылась дверь, и появился Флор с огромным подносом. В центре на блюде лежал золотистый жареный гусь, обочь гуся возвышалась батарея бутылок.
— Флор, что это? — крикнул раздраженно Родион. — Я не приказывал.
— Флор, теперь неси пироги, там еще соленые грузди и поросенок с гречневой кашей, — с беспечной улыбкой приказал Матвей.
— Флор, откуда все это?
— Они приказали. — Слуга кивнул на Матвея. — Сказали: голубчик, устрой-ка нам пир!
Родион поднялся со стула.
— Князь, это преступает все правила приличия!
Матвей тоже вскочил на ноги.
— Люберов, умерьте свой пыл!
— Убирайтесь к чертовой матери из моего дома! Кто вам позволил нести сюда всю эту снедь?
— Les sapins — les boutons! Все это моя сестра и тетка послали. Клеопатра уверена, что о вас некому заботиться, что вам тяжело живется. Вы всецело завладели ее воображением.
— А что такое: ле сапен — ле бутон? — несколько смутившись, спросил Родион.
— Я уже говорил: елки-палки, непригодное для Франции выражение. — Матвей, необычайно чуткий к смене настроения, тут же сел и крикнул Флору с самой естественной интонацией: — А бокалы? Не из горла же пить? Садитесь, — добавил он, обращаясь к Родиону.
Тот только кулаки сжал — ну и нахал, однако повиновался, сел, придвинул к себе тарелку с огромной порцией гуся.
— Слушай, тебя зовут Родион? Давай на «ты», а? Так вот, меня хотят убить, и по зрелом размышлении мне абсолютно не у кого просить помощи. Вернее, я не хочу. Могу, но не хочу.
— А у меня, значит, хотите? Ладно, рассказывайте, какие у вас там… обстоятельства.
6
Теперь Матвею было почему-то неловко. Дело в том, что этот Люберов оказался слишком серьезным. Матвею не хотелось показать, как он боится, попросту говоря, трусит, поэтому он рассказал о своих приключениях (а начал он с самого Парижа) с вполне уместной долей юмора, подшучивал и над своим пьяным бесчувствием, и над ужасом перед мертвыми телами в лесу у кареты, и над тем, как польская деревня его чуть не прибила, подозревая в нем убийцу. Потом неожиданная встреча с Шамбером на балу… Родион слушал очень серьезно, ни одним возгласом не помогая Матвею в его рассказе, но сумел ухватить самую суть.
— Вы считаете, что нападение организовал Шамбер?
— А кто еще?
— Пожалуй, вы правы. Местожительство этого француза можно найти через полицейскую контору, у них там все иностранцы на учете. Но вполне вероятно, что, пересекая границу, Шамбер поменял фамилию.
— Это мне в голову не приходило, — заметил Матвей. — Но ты пойдешь со мной на встречу с «доброжелателем»?
— Пойду. А в понедельник мы наведаемся к Миниху и ознакомимся с его библиотекой.
— Согласен.
И вот они молча шагают по вечернему городу, а Матвей, ощущая внутреннее неудобство, сознается себе, что как ни не хотел этого, все-таки стал должником строгого поручика. Может, зря он с ним связался? Только время покажет правильность его выбора. Но и сейчас видно, Люберов умеет держать язык за зубами, а это уже много.
Некоторые окна домов теплились светом, хотя чего свечи жечь — светло. Белые ночи не вошли в полную силу, но ночь уже стала на себя не похожа. Воробьи купались в лужах, им спать давно пора, а они навоз в конских яблоках ищут. Сумерки, как говорят французы, — время между волком и собакой.
— Мы почти пришли, — сказал Матвей. — Дальше я пойду один, а ты потом подгребай. Сейчас склады кончатся, начнется лесок. Там один фундамент от старой усадьбы остался. От этого фундамента налево аллейка березовая, в конце ее беседка со щелявой крышей. В ней и назначена встреча. Как подойдешь, спрячься за дерево или в кусты.
— Да уж я найду, где спрятаться, — сказал Родион. — Вы шпагу-то из ножен загодя выньте, а то может статься, не успеете.
— Если что — я свистну.
— Если что — я сам увижу.
На этом и расстались. Беседку Матвей нашел сразу, но подумал, что Люберов может заплутаться в тропках. За прошедшую неделю все вокруг изменилось, почки на кустах распустились, тропки стали уже и скрытнее.
Беседка была пуста. Он сел на перильце, оно затрещало под его весом. Еще не хватало отсюда грохнуться со шпагой в руках! Спустился по сломанным ступенькам вниз, обошел беседку раза три. Сзади негромко кашлянули… Он стремительно оглянулся.
— Спрячьте вашу шпагу, князь. Я давно за вами наблюдаю, — раздался из кустов голос, и на тропинку вышел коренастый человек в надвинутой на лоб треуголке. — Это я вам писал.
— Почему вы назначили мне встречу в этой глухомани? Могли бы встретиться в трактире, как все люди делают.
— Глухомань, как вы изволили выразиться, нужна для вашей и моей безопасности. Я не хочу афишировать нашу встречу. А теперь задавайте вопросы…
Матвей внимательно всмотрелся в пришедшего. Одежда партикулярная, но явно военный. Судя по фигуре, он был тем вторым номером, который дрался до конца. У «доброжелателя» круглое, белое лицо, маленький нос пуговкой. Яркие усы с тонкими кисточками на концах напоминали стрелки на циферблате, вечно показывающие без пятнадцати три.
— Вопрос у меня один: почему вы на меня напали?
— А потому, что нанят был, — без тени смущения сказал усатый и прищурился.
— Наняли, чтоб убить?
