— Пришли…
Ксаверий говорил шепотом, хотя давно можно было перейти на полный голос, кроме крыс их здесь услышать никто не мог. Однако он разнервничался. С чего бы? Он отодвинул засов и с трудом открыл окованную железом дверь.
— Теперь вы мне и по ночам спать не даете? — раздался ворчливый голос.
Лизонька увидела в углу человека на соломе в мятом офицерском платье, он загораживался рукой от света, а когда глаза попривыкли, воскликнул удивленно:
— Ба, да здесь дама? Простите мой вид…
Он вскочил на ноги и принялся очищать мундир и волосы от налипшей соломы. Один глаз у офицера совершенно заплыл, и густой синяк, скрывая часть лица, делал его голову похожей на однобокую грушу.
— Можете не беспокоиться, — сказала Лизонька, выпрастывая ручку из-под плаща и поднимая ее в знак трагического участия, во всяком случае, ей так казалось. — Мы хотим помочь вам.
— Вы русская. — Офицер весело захохотал. — Вот диво! Тогда я действительно могу рассчитывать на вашу помощь.
Неудивительно, что Матвей не узнал своей избранницы, да и избранницей она была придуманной. Богата, значит, любима. И если пытался он в лирические минуты оживить ее образ, то представлял деву еще более худой, застенчивой и несчастной, чем показалась она ему на балу в Париже. И еще эта темнота, подвал, отчаянное положение — до Лизоньки ли Сурмиловой ему было?
Но она-то, спасительница, она, которая каждый день ощупывала медальон, где хранилось любовное послание князя, она-то что ж? Медальон иногда так жег кожу, что Лизонька совершенно серьезно оглядывала ложбинку меж грудей, ожидая увидеть знак, похожий на стигмы
[36]
. Лицо князя было избито, да, но голос она могла бы вспомнить, и опять же сердце-вещун обязано подсказать ей, кто перед ней, Но ничего этого не произошло. Пленник, несмотря на увечья, показался Лизоньке недурен, строен, но уж как-то слишком развязен. Не кроткий, одним словом.
А Матвей уже распустил павлиний хвост. Это до Лизоньки Сурмиловой ему дела не было, а до этой, хорошенькой, что таинственно проникла в темницу, дело очень даже было. Ах, кабы не разбитая рожа! Уж князь смог бы пустить ей пыль в глаза!
— В чем вас обвиняют? — спросила Лиза мелодичным голосом.
— Вздор, гнусность, глупость! Я попал сюда по чистому недоразумению. Я прислан в Польшу с целью приобретения породистых лошадей, жеребцов и маток для двора ее величества Анны. Я приехал сюда с другом, поручиком Родионом Люберовым. По приказу ее величества мы люди неприкосновенные.
Матвея смущал молчаливый человек с факелом. Кто он? Это не просто сопровождающий, судя по одежде, птица повыше полетом. Шляхтич ловил каждое слово, да, видно, не все понимал. При этом он не пытался дать какое-либо объяснение визиту. Но последняя фраза Матвея была им понята правильно.
— Это вы в России люди неприкосновенные, — сказал шляхтич по-французски. — А здесь Польша.
Матвей немедленно отозвался звонкой французской руладой:
— Да хоть Эфиопия. Есть понятия международного права, чтоб абы кого не хватать.
— Но князь Гондлевский справедливый человек, он не будет хватать просто так, — возразил шляхтич, — очевидно, у него есть для этого основания.
— Нет у него оснований, одна настырность, — сказал Матвей уже по-русски, оборачиваясь к даме. — Дело в том, что я имею косвенное отношение к истории, приключившейся здесь год назад. Там произошло убийство, в котором я не только не участвовал, но которое и не видел, потому что был в дымину, то есть совершенно пьян.
— Согласитесь, что это нельзя принять за разумное объяснение. — Видно, шляхтичу трудно давалось его спокойствие.
— Вот и пан Гондлевский то же самое говорит, но ведь разные люди пьянеют по-разному.
— А я вам верю! — воскликнула Лиза, она хотела быть великодушной. — С таким искренним видом нельзя лгать. Говорите, чем я вам могу помочь?
— Люберов тоже в подвале? — быстро спросил Матвей, благоприятный миг надо ловить за хвост, а то странные гости раздумают играть в благородство.
— Насколько мне известно — нет, — строго заметил Ксаверий, самоуверенность пленника его раздражала.
— Тогда его надо найти. Если бы у меня были перо и бумага, я написал бы ему письмо. Но он поверит на слово. Вы найдете Люберова в корчме «Белый вепрь» и скажете ему, что князь Козловский обретается в положении для него привычном, то есть в подвале, то есть на соломе, а милейшие тюремщики не верят ни одному его слову.
— Как вы сказали? — По телу Лизоньки пробежала живительная искра, ладошки ее вдруг взмокли, и она беспомощно оглянулась на Ксаверия.
— Я говорю, не верят правде, а вешают на меня злокозненный умысел.
— Имя ваше повторите, — уточнил чуткий Ксаверий.
— Князь Козловский.
— Матвей? — прошептала чуть слышно Лизонька.
— Положим…
— Так вы меня не узнали? О Боже мой… А я-то… я ведь тоже… Если бы мы встретились в другом месте, где светло… Я Лиза.
Матвей посмотрел на девушку, совершенно обалдев, и прошептал:
— Иди ты…
Фраза эта требует пояснения. Выражение «иди ты…» имеет два взаимоисключающих значения. Первое — «иди ты…» рекомендует идти очень далеко, иногда конечный пункт указывается, но он настолько лишен смысла, что призывает следовать как бы в бесконечность. Второе значение — «иди ты…» имеет синонимы: «неужели, быть не может, я не смел мечтать о таком счастье, сударыня» и так далее. Матвей употребил названное словосочетание во втором его значении.
Наше объяснение замедлило ход событий, превратив встречу влюбленных как бы в немую сцену, но на деле все было не так. Девушка, видя, что ее не узнают, повторила страстно:
— Я Лиза Сурмилова… — И потеряла сознание.
Ксаверий подхватил девушку на руки, Матвей все еще пребывал в столбняке и боялся притронуться к Лизе, словно она была не живым человеком, а ожившим персонажем его сна. Увидев ее безжизненно запрокинутую голову, он принялся что есть силы махать руками, как опахалом, гнать воздух к бледным щекам, не забывая при этом собственного бедственного положения.
— Слушай, друг, выпусти меня, а? — трещал он по-французски. — На кой я вам тут сдался. Старый князь понял, что я за безделицу сижу.
— Потом, потом. Я выпущу вас завтра. Сейчас никак нельзя. Сейчас вас схватят. У князя везде охрана. У вас вода есть?
— Есть. Вот, в горшке. Да не лей много-то! Что я пить буду? Ты не умывай ее. Кропить надо, вот так. — Матвей брызнул в лицо девушки водой и прошептал доверительно: — Это ведь невеста моя. Ах ты, бедная. И как она только сюда попала?
Теперь пришла очередь обомлеть Ксаверию. Он тут же хотел сдать бесчувственную ношу в руки неожиданно обретенному жениху, но одумался. Лизонька меж тем застонала, обессиленно открыла глаза.
