— Господин Дюма, вы создали свою лучшую драму.
После такого одобрения политическое вдохновение держалось долго. Дюма попросил Лафайета послать его в Вандею «для формирования национальной гвардии на случай нового восстания шуанов». Правда, в Вандее жила Мелани Вальдор, давно уже упрекавшая своего любовника за нежелание с ней увидеться. Приятное — с полезным. Дюма явился в Вандею в еще более невероятной форме: кивер с красными перьями, серебряные эполеты и пояс, васильковый мундир и трехцветная кокарда; успокоил Мелани, сообщив ей о своих невероятных подвигах, и постарался утихомирить ее ревность. В последнем, правда, не преуспел, зато написал «Вандейские записки», задуманные как отчет Луи Филиппу о положении в провинции. Дюма был уверен, что теперь его непременно оценят как человека политического.
Но король, прочитав отчет и благосклонно приняв некоторые из замечаний нашего необузданного политика, с любезной улыбкой окатил его ушатом холодной воды, сказав:
— Политика — это печальное занятие, господин Дюма. Оставьте его королям и министрам. Ведь вы поэт, вот и пишите свои стихи.
Охлажденный таким замечанием Дюма осознал, что в душе он все же больше республиканец, и окончательно покинул службу у короля (до тех пор он все еще числился библиотекарем).
Однако человек авантюрно-политический, строивший баррикады на улицах Парижа и добывавший порох в Суассоне, все же не мог заслонить человека литературного и исторического. В самый разгар революционных «трех дней», когда боровшиеся за свержение Бурбонов революционеры вооружались чем попало, лишь бы оно стреляло или кололо, в Дюма проснулся любитель древностей, человек культурный, не считающий разрушение ценностей оправданным даже в самых критических обстоятельствах. Когда восставшие захватили артиллерийский музей на площади Св. Фомы Аквинского, они собирались растащить его экспонаты, чтобы воспользоваться старинным оружием для нужд революции. Дюма, сделав вид, что тоже вооружается, надел на себя военное облачение Франциска I, схватил аркебузу Карла IX, шпагу, секиру и булаву и оттащил все перечисленное к себе на квартиру. Когда горячие дни миновали, он вернул ценности музею, за что получил пожизненное право на его бесплатное посещение.
Долгое время при правлении Луи Филиппа политические взгляды Дюма колебались между мечтой о республике и мечтой о народной монархии. Идеал последней писатель развивал в беседах с герцогом Фердинандом Орлеанским, с которым поначалу чуть было не поссорился, настаивая на своем республиканстве.
Но герцог Орлеанский погиб, а Луи Филипп не сумел и не захотел стать народным монархом, и, когда грянула революция 1848 года, Дюма уже твердо стоял на республиканской платформе. Однако политическая позиция, как мы видели выше, не помешала ему призывать милость к падшему монарху и возмущаться тем, что статую герцога Фердинанда сбросили с пьедестала. Революцию писатель принял безоговорочно и решил баллотироваться на выборах в Конституционное собрание 13 апреля 1849 года.
Дюма выставляет свою кандидатуру в департаменте Сена-и-Уаза и публикует следующий весьма любопытный бюллетень:
«К ТРУДЯЩИМСЯ Я выставляю свою кандидатуру в депутаты; я прошу ваших голосов, вот мои данные.
Не считая шести лет обучения, четырех лет работы у нотариуса и шести — чиновничества, я двадцать лет работал по десять часов в день, что составляет 73 000. За эти двадцать лет я сочинил 400 томов прозы и 35 пьес.
400 томов тиражом 4000 экз., проданных по 5 франков том:
Наборщикам 264 000
Тискальщикам 528 000
Бумажникам 633 000
Брошюровщицам 120 000
Книгопродавцам 2 400 000
Маклерам 1 600 000
Комиссионерам 1 600 000
Экспедиция 100 000
Литературным учреждениям 4 580 000
Иллюстраторам 28 000
11 853 600
Приняв за ежедневную плату 3 франка и учитывая, что год содержит 300 рабочих дней, мои книги в течение двадцати лет дали заработок 692 людям
35 пьес, сыгранных по 100 раз каждая вместе и по отдельности:
Директорам 1 400 000
Актерам 1 250 000
Декораторам 210 000
Костюмерам 140 000
Владельцам залов 700 000
Статистам 300 000
Охране и пожарным 70 000
Портным 50 000
Торговцам маслом 525 000
Картонажникам 60 000
Музыкантам 157 000
Бедным (на приюты) 630 000
Расклейщикам афиш 80 000
Подметальщикам 10 000
Страхователям 60 000
Контролерам и служащим 140 000
Парикмахерам 93 000
6 360 000
Мои пьесы в течение 10 лет прокормили людей в Париже — 347 во всей провинции — 1041 Прибавьте билетерш, клакеров, фиакры 70
Итого 1458
В среднем книги и пьесы обеспечили оплату 2150 людям.
В список не включены бельгийские производители подделок и иностранные переводчики».
Все это замечательно, но в политике не ограничиваются такими бесхитростными убеждениями избирателей. Волей-неволей Дюма оказался вынужден плести интриги, например, задабривать парижских священников, сообщая в своем предвыборном циркуляре, что он чуть ли не единственный из французских писателей, кто защищал духовность, провозглашал бессмертие души, восславлял христианскую религию. Даже если помнить о постоянно отстаиваемой писателем идее провиденциальности, нетрудно представить реакцию рядового священника на подобные утверждения из уст автора «Антони» и «Фернанды».
Избиратели хотели ясности. Они не понимали сочетания республиканских убеждений с подчеркнутой лояльностью в отношении Орлеанского дома и называли Дюма «политическим бастардом». Писатель с гордостью подхватил кличку и давал повсюду подробные разъяснения. В своей предвыборной программе он провозгласил отмену всех привилегий, запрет на замену призванного на военную службу другими лицами и оплату по труду. Тоже неплохо, но набрал он всего 261 голос.
Чего еще мог ожидать политик, не встающий однозначно ни на чью сторону, ищущий возможность сочетать веру в Провидение с политической определенностью, толкующий, по сути дела, о том, о чем сам знает лишь понаслышке?
Тем не менее Дюма предпринял еще одну попытку в департаменте Ионна. Однако бургундские виноторговцы отнеслись к чужаку с подозрительностью. Выступление Дюма перед избирателями началось с того, что некий мужчина, стоявший рядом с трибуной, крикнул ему: «Эй, ниггер!» — за что схлопотал увесистую оплеуху. Потом последовали требования объяснить свою лояльность в отношении Орлеанского дома. Дюма вдохновился и заговорил о герцоге Фердинанде, сумев своей эмоциональной речью завоевать внимание слушателей. «Через четверть часа половина зала рыдала, и вместе с ней я сам; через двадцать минут весь зал аплодировал, а в конце вечера я стал не только обладателем трех тысяч голосов, но трех тысяч друзей». Впрочем, для избрания было нужно голосов на порядок больше. При повторных выборах в Ионне в ноябре спустившиеся с высот эмоционального всплеска избиратели отдали Дюма уже только 363 голоса.
