Возьмем другой роман, «Царица сладострастья», и обратим внимание на одну психологическую «мелочь», также обрисовывающую атмосферу, в которой живут герои. Юную Жанну выдали замуж за графа де Верю исходя из политических и родословных соображений, когда ей едва исполнилось тринадцать лет. Несчастная девочка, толком не понимающая, что означает замужество, тяжело переживает предстоящую разлуку с родными. Родители и сестры тоже плачут. Чтобы иметь рядом с собой хоть какое-то родное существо, она увозит… большую куклу, которую называет Жаклиной Баварской. Кукла была большая, ростом с Жанну, и та развлекалась, надевая на нее свои платья. Предоставим слово самой графине, от чьего лица написан роман.
«Когда я уже сидела в карете, подоспела самая младшая [сестра], без малого годов семи, с трудом удерживая Жаклину Баварскую. Кукла была в бальном платье, надетом на нее еще в день венчания моего, локоны ее растрепались. Крошка-сестрица моя попыталась вскочить на ступеньку, чтобы добраться до нас, однако в том не преуспела и закричала:
— Вот вам Жаклина, госпожа графиня! Заботьтесь о ней, умоляю вас!
Тут вмешался граф де Верю, спросив меня, что это означает.
— Ах, сударь, ведь это Жаклина!
Пожалуй, и Филиппу Красивому объявляли о принцессе подлинной с меньшей скорбью.
— Позвольте, да на что нам в дороге Жаклина? — осведомился граф совершенно серьезно. — Попрощайтесь с ней, сударыня, достойно, да и дело с концом.
— Но, сударь, сестрицы поручили Жаклину мне! И я увожу Жаклину с собой! Не отнимайте у меня Жаклину!
Бабетта, заслышав позади, из кареты, крики мои, тотчас прибежала и поняла, в чем дело. Я, плача, прижимала Жаклину к груди.
— Госпожа графиня, — обратилась ко мне Бабетта, — господину графу ваши ребяческие выходки ни к чему. Подумайте-ка лучше о том, кто вы отныне есть и куда едете!
Я заплакала еще пуще. Однако граф де Верю не рассердился, отнюдь, он был, напротив, горем моим растроган.
— Я готов принять Жаклину, сударыня, — сказал он, — коли вы столь сильно этого желаете. Однако, я полагаю, не подобает везти ее в одной карете с нами. С вашего позволения, Жаклину поместят в сундук.
— В сундук! — вскричала я. — Ох, сударь, в сундуке она задохнется!
Граф де Верю, не сдержавшись, рассмеялся и пошел на уступки: предложил посадить Жаклину в карету к слугам. (…)
Жаклину, стало быть, тепло укутанную, вверила я Бабетте, и та взяла на себя заботы о кукле в течение всего путешествия» (Ч. I, III).
Суровая свекровь оказалась куда менее терпима к детской выходке юной жены своего сына.
«Графинин взгляд упал на Жаклину. Граф с тревогой проследил ее взгляд и задрожал. Старуха тотчас подошла к кушетке, где невинное создание покоилось, с отвращением куклу приподняла и осведомилась у меня, не ожидаю ли я дочку.
— Тогда предусмотрительность ваша похвальна, — пояснила она. — Вы, стало быть, весьма разумны. Не успели выйти замуж, игрушками еще в Париже запаслись. Ну-ну! Вы, пожалуй, хорошей матерью будете. Что ж, тем лучше для моих внуков. А покамест, — добавила она, обратившись к лакею, — унесите-ка это отсюда куда-нибудь подальше и спрячьте до поры.
Тон г-жи де Верю возражений не допускал. Принцессу Баварскую унесли, спрятали, и больше я уж ее не видела. Бог весть, что с бедняжкой моей Жаклиной сталось» (Ч. I, V).
Во всем этом эпизоде самой ценной психологической «мелочью» является то, что последнее горестное восклицание принадлежит уже зрелой женщине, графине де Верю, выросшей из испуганной наивной Жанны и прошедшей через весьма тяжелые испытания. Жаклина Баварская не потеряла для нее ценности, она осталась символом чистоты, ниточкой, связывающей ее с детством, — тем замечательным временем, когда не нужно бояться и не за что краснеть. Дюма намеренно показывает, сколь глубоко в душе графини сохранился этот узелок. Встретив впоследствии доброго аббата Пети и его воспитанника Мишона, она с сожалением подумала: «Будь моя воля и не лишись я Жаклины Баварской, я бы непременно привела к ней милого кроху» (Ч. I, XIII).
Знаменательная мелочь…
Не менее интересной натурной зарисовкой, передающей атмосферу времени, является и приведенная нами в одной из предыдущих глав сцена обличения добропорядочным Пелюшем несознательного национального гвардейца.
Ну и напоследок еще одна милая деталь. Все мы знаем, что такое телеграф. В «Графе Монте-Кристо» Дюма оставил нам подробное описание того, как выглядел и как функционировал телеграф в 1838 году, что уже вызывает интерес у современного человека.
«Мне иногда приходилось в яркий день видеть на краю дороги, на пригорке, эти вздымающиеся кверху черные суставчатые руки, похожие на лапы огромного жука, и, уверяю вас, я всегда глядел на них с волнением. Я думал о том, что эти странные знаки, так четко рассекающие воздух и передающие за триста лье неведомую волю человека, сидящего за столом, другому человеку, сидящему в конце линии за другим столом, вырисовываются на серых тучах или голубом небе только силой желания этого всемогущего властелина. (…) Но в одно прекрасное утро я узнал, что всяким телеграфом движет несчастный служака, получающий в год тысячу двести франков и созерцающий целый день не небо, как астроном, не воду, как рыболов, не пейзаж, как праздный гуляка, а такое же насекомое с белым брюшком и черными лапами, своего корреспондента, находящегося за четыре или пять лье от него. Тогда мне стало любопытно посмотреть вблизи на эту живую куколку, на то, как она из глубины своего кокона играет с соседней куколкой, дергая одну веревочку за другой» (Ч. IV, III).
И вот Монте-Кристо является на телеграф, находившийся на башне Монлери, «расположенной, как всем известно, на самой возвышенной точке одноименной долины» на дороге в Байонну. Когда он проезжал мимо телеграфа в деревне Лина, тот «двигал своими длинными тощими руками» (Ч. IV, IV). Телеграфным служащим на башне Монлери был, как мы помним, тщедушный старичок, страстно увлекавшийся садоводством. Он-то и объяснил графу суть работы телеграфиста.
«— Скажите, сударь, много ли времени требуется, чтобы изучить телеграфное дело? — спросил Монте-Кристо.
— Долго тянется не обучение, а сверхштатная служба.
— А сколько вы получаете жалованья?
— Тысячу франков, сударь.
— Маловато.
— Да, но, как видите, дают квартиру» (Там же).
Сам телеграф находился на третьем этаже башни. Машина приводилась в движение при помощи двух железных ручек.
Монте-Кристо, имевший свою тайную цель, изобразил любопытство.
«— И вы совсем ничего не понимаете в ваших сигналах?
— Совсем ничего.
— И никогда не пытались понять?
— Никогда; зачем мне это?
— Но ведь есть сигналы, относящиеся именно к вам?
— Разумеется.
— И вы их понимаете?
