«Мужчина лет тридцати восьми — сорока, с лицом печальным и болезненным, по натуре пессимист, склонный к едкой насмешке. Он страстный охотник, потому, думается мне, что на охоте ощущает уединение и покой; своих собак и ружье он любит больше всего, не считая Панаева и Григоровича.
Последний сборник его стихотворений, запрещенный цензурой к переизданию, ныне дорого ценится.
Накануне я купил его за шестнадцать рублей и в течение ночи, пользуясь подстрочником Григоровича, перевел две вещи. В них достаточно раскрывается дарование автора, слышится его печаль, ощущается ирония» («Журналисты и поэты»).
Далее приводятся «Забытая деревня» и «Бедная подружка». Последнее стихотворение, по словам Дюма, «надрывает душу», ибо «никогда еще горестный вопль, вырвавшийся из глубин общества, не звучал с такой силой в поэзии».
Ограничься Дюма переводом двух названных стихотворений, никакого казуса не случилось бы. Однако верный законам чести, писатель не мог не ответить на страницах своей книги на стихотворение «Княгиня», в котором Некрасов, разделяя, по словам Дюма, общее заблуждение, намекает на судьбу княгини Воронцовой-Дашковой, вышедшей вторым браком за француза, который якобы пустил по ветру ее состояние и оставил умирать в больнице для бедных. Настоящая история Воронцовой-Дашковой, которая действительно незадолго до того скончалась в Париже, отнюдь не вписывалась в некрасовское «горестное обличение». Ее французский супруг, бывший дворянином и занимавший в обществе высокое положение, боготворил жену, нежно ухаживал за ней во время болезни и оплакивал ее смерть. Будучи достаточно богат, он передал полученные в наследство от жены драгоценности ее дочери от первого брака княгине Паскевич. Очевидно, что Некрасов использовал непроверенный слух для создания обобщенного образа. Ему, скорее всего, и не было особо интересно, так ли все происходило на самом деле. Думается, будь Дюма так же мало информирован о реальном положении дел, он не стал бы даже упоминать о злосчастном стихотворении. Ведь не стал же он выступать в защиту Сальери, который, в угоду слухам, травит Моцарта в пушкинской пьесе! Но в том-то и дело, что Дюма лично знал и покойную княгиню, и ее мужа, барона де Пуайи. Разумеется, он поспешил вступиться за честь своего соотечественника, изложил факты и даже указал, что их могут подтвердить другие люди. При этом Дюма нигде не призывает Некрасова к ответственности, называет его великим поэтом и лишь сожалеет о том, что он был столь плохо информирован.
Вроде бы все в порядке: справедливость восстановлена. Но уже после отъезда Дюма из Санкт-Петербурга история имела продолжение. Прочитав о стихотворении Некрасова в «Путевых впечатлениях», печатавшихся в Париже с продолжениями, покуда автор сам еще находился в России, оскорбленный муж Воронцовой-Дашковой приехал в Санкт-Петербург требовать удовлетворения. Некрасов чуть было не оказался вынужден драться на дуэли, которую, правда, удалось предотвратить. Вполне возможно, что кто-то из недоброжелателей Некрасова специально обратил внимание Дюма на клеветническую «Княгиню», зная, что французский путешественник не в курсе местных интриг, но не преминет заступиться за соотечественника. Однако ж любопытно мнение встревоженного ситуацией И. И. Панаева: «Нелепо драться на дуэли из-за таких пустяков».
[157]
Неудивительно также, что А. Я. Панаева с явным недоброжелательством отзывалась потом о Дюма в своих воспоминаниях.
Что же касается Дюма, то его отношение к России, как и ко всем странам, по которым он путешествовал, было очень доброжелательным. (От него только Пруссии доставалось, и то всерьез лишь перед началом Франко-прусской войны.) Однако Россия явно поразила его воображение. Перечисляя встреченные им злоупотребления и несуразности, писатель отнюдь не злорадствует, напротив, — у него душа болит:
«Если русские считают, что я плохо отзываюсь о России, когда говорю о злоупотреблениях, представляющих подлинную язву их страны, то они глубоко ошибаются. Так ребенок видит врага в медике, ставящем ему пиявки, или в дантисте, удаляющем больной зуб» («Как вас обслуживают в России»).
Конечно, всегда можно возразить: «А ты кто такой? Кто тебя просит лезть со своим лечением?» Можно. Но стоит ли?
Восхищаясь делом рук Петра Великого, Дюма по-своему оценивает историю России:
«Страшно подумать, какой стала бы Россия, если бы наследники Петра разделяли прогрессивные идеи этого гениального человека, который строил, воздвигал, создавал одновременно города, порты, крепости, флот, законы, армии, пушечные мастерские, дороги, церкви и религию» («Преславский отшельник»).
Как человек, принадлежащий к нации, потерпевшей поражение в войне с Россией, руководимой и не столь благоразумными и мощными наследниками Петра, Дюма чувствует дремлющую мощь этой страны и, не будучи русским, все же приветствует ее. Ему очень нравится почти культовое отношение русских к памяти Петра Великого, их любовь к своей истории. «В этом благоговении в прошлому — великое будущее!» — восклицает он. Будем надеяться, что это так.
Спустившись по Волге до Астрахани и побывав по дороге в калмыцких степях, Дюма надеялся морем доплыть до Баку или Дербента. Однако пароход «Трупманн», на котором предстояло плыть, был к концу судоходного сезона в таком состоянии, что военный губернатор Астрахани адмирал Машин не мог гарантировать путешественникам благополучного прибытия в пункт назначения. По счастью, на помощь пришел гетман астраханских казаков генерал Беклемишев. Он организовал необходимый эскорт для сухопутного путешествия, ехать без эскорта было небезопасно: южные районы России и Северный Кавказ в то время (как — увы! — и сейчас) были ареной военных столкновений.
Итак, под защитой некогда столь пугавших его казаков Дюма и его спутники прибыли в Кизляр, с которого началось путешествие, описанное в следующем объемистом произведении писателя — «Впечатления о путешествии на Кавказ». В этой книге мы опять видим то, что всегда отличало Дюма-путешественника: неизменную доброжелательность к местным жителям, какой бы нации они ни принадлежали, интерес к обычаям, костюмам, жилищам, яркие описания городов, подробная запись легенд, обстоятельные исторические рассказы. По словам, М. И. Буянова, «Кавказ» — это «талантливая этнографическая и историческая работа, являющаяся определенным этапом в изучении иностранцами Кавказа», и «замечательный документ эпохи, сохранивший для последующих поколений комплекс обширных сведений о Кавказе 1858–1859 годов».
[158]
Стараясь не просто развлекать читателя описанием дорожных приключений, а желая создать по возможности системное изложение известных и не совсем известных западным читателям сведений о Кавказе, Дюма предпослал собственно впечатлениям о путешествии главу под названием «Общие сведения о Кавказе», в которой история региона разделяется на четыре этапа: от Прометея до Христа, от Христа до Магомета II, от Магомета II до Шамиля и современная эпоха. Чего только нет во вступительной главе! Здесь ссылки на античных авторов и на работы ранее побывавших на Кавказе европейцев, краткая история отдельных кавказских народов, легенды и описание современной писателю политической обстановки. После такого обобщающего вступления Дюма счел возможным наконец рассказать и о своих странствиях.
