У Дюма не так уж много книг, в которых поднимается вопрос о расизме. Тем более любопытен один из ранних его романов «Жорж», действие которого происходит во французской (а позднее — английской) колонии Иль-де-Франс (Маврикий). Главный герой, чьим именем названа книга, — молодой мулат, получивший европейское образование и вернувшийся на родной остров, чтобы «опередить своих соотечественников, мулатов и белых, и одному уничтожить расовый гнет, на борьбу с которым до сих пор не решился ни один цветной» («Жорж», VI). В этой авторской реплике слышится ирония, и она обоснована: решительный и готовый бросить вызов кому угодно, Жорж беспомощен, несмотря на физическую силу и блестящее образование. Дюма реалистически смотрит на ситуацию и сразу же предупреждает, что будет говорить о герое не только хорошее, но и плохое. То, что самонадеянному Жоржу кажется почти свершившимся делом: восстание 80 тысяч цветных обитателей острова против угнетающих их 8 тысяч белых, — еще не вызрело в недрах Истории. Сам герой принадлежит к тому типу людей, которые умеют мученически погибать за идею, но не знают, как реально добиться осуществления своей мечты. Не знают этого и негры острова. Они умеют возмущаться и убегать от хозяев, но бороться не привыкли. В день восстания предупрежденному о их выступлении губернатору оказывается достаточно выставить на улицах открытые бочки с вином, — и восстание превращается в праздничную попойку.
Пройдя массу испытаний, Жорж бежит вместе со своей возлюбленной, белой девушкой Сарой, ради любви к нему готовой на любые испытания. Но великая идея не осуществляется…
Да и могла ли она осуществиться? Не принимая политическую позу борца и пропагандиста, Дюма увидел то, чего активные защитники негров, движимые благородным энтузиазмом, не позволяли себе видеть: время еще не пришло. Об этом можно судить по семейству Жоржа. Жорж, будучи мулатом, стремится освободить цветных. Его отец, тоже мулат, несмотря на мужество, проявленное в боях против англичан, не смеет даже помыслить о сопротивлении белым и готов тоскливо терпеть унижения. Старший же брат Жоржа, любящий море и приключения, становится пиратом-работорговцем, правда, беззлобным и вполне благожелательно относящимся к живому товару. Именно старший брат, кстати, и спасает Жоржа от смерти, а до этого он же подсказывает губернатору, что бочки с вином — верное средство погасить возмущение.
Сюжет далек от пафоса аболиционистов, но при этом не содержит в себе и снобизма цивилизованного мулата. Образ нефа Лайзы, собирающего своих собратьев на борьбу и пытающегося, как равный и верный друг, спасти раненого Жоржа от преследователей, исключает даже тень насмешки автора над «примитивностью» чернокожих. Дюма за свободу, за равенство всех, но жизнь есть жизнь.
Несмотря на то, что роман «Жорж» является одним из ранних произведений писателя в приключенческом жанре, интрига в нем закручена очень лихо, описания красочны, и остается лишь пожалеть, что покуда никому не пришло в голову снять по книге телесериал — он захватил бы зрителей не меньше, а может быть, даже посильнее, чем «Рабыня Изаура». Особенно любопытны сцены так называемого «берлока», то есть «вечера встречи на досуге», когда негры, закончив свои дневные работы, собираются вместе, поют, слушают чьи-то рассказы и выясняют отношения. Эти зарисовки тем примечательнее, что Дюма неплохо передает особенности речи негров и ярко описывает их облик (VII).
Негры встречаются и в других произведениях Дюма, не связанных с борьбой за их освобождение. Зачастую «негритянские» страницы забавны, а персонажи-негры хитроваты и умеют устраиваться на манер Алексиса. Вот хотя бы сцена-шутка из романа «Странствия и приключения одного актера». Актер Гюстав вместе с труппой выступает на Мартинике и Тринидаде. В составе труппы — папаша Вертей, «красивый, славный, остроумный старик с ясным лицом, красивыми седыми волосами, игравший в театре с парализованной ногой и сочинявший премилые песенки в свободное время» (XVI). У папаши Вертея была страсть коллекционировать чучела редких рептилий, которые он мечтал подарить Марсельскому музею. В коллекции старика не хватало коралловой змеи, и вот именно на Тринидаде ему удалось наконец заполучить требуемое сокровище. Зайдя к папаше Вертею, Гюстав «нашел его в восхищении перед великолепной коралловой змеей, свернувшейся на дне банки, которую на островах называют «побаном»». Несмотря на вызывавшую подозрения свежесть оттенков кожи, змея казалась мертвой. Иллюзия рассеялась при первой же попытке заспиртовать добычу. Кто поможет в такой ситуации, не столько трагической, сколько юмористической? Конечно, кто-нибудь из местных негров!
«Как только струя спирта коснулась змеи, она резко зашипела и, поднявшись на хвосте, как змей на гербе Висконти, выскочила из банки и упала на стол.
К счастью, таким же быстрым движением Гюстав выпустил бутыль из правой руки, выхватил тросточку… и прижал ею змею к столу.
Момент был ужасен: папаша Вертей сделал шаг назад, но, ступив парализованной ногой, рухнул в кресло и застыл в нем в восемнадцати дюймах от шипящей морды змеи. (…) Гюстав, прижимая змею тростью, во всю глотку звал какого-нибудь негра, сопровождая призывы самыми крепкими ругательствами, какие только употреблялись в лексиконе высшей и малой лиги.
— Оле, негр! — кричал Постав по-креольски. — Ходи сюда! Ходи, дорогой! Моя здесь!
— Ща, ща, господина! — сказал прибежавший негр.
— Гля, змея коралл!
Негр взглянул и понял всю серьезность ситуации.
— Мир! Твоя стоять, как баран или осел, она не кусать!
Затем он взял хлыст и обратился к змее:
— Твоя зачем лез на стол господина? Полиция комиссар делать свое дело… Твоя сажать тюрьма!
И негр, удерживая змею ручкой хлыста, взял ее за хвост кончиками пальцев и, несмотря на все ее сопротивление, засунул в побан, предоставив ей извиваться там в мрачном бешеном танце, более не представлявшем опасности, так как побан закрыли пробкой, крепко прикрутив ее веревкой.
Только после этого папаша Вертей смог вздохнуть.
— Спасибо, дорогой, ты меня спасать.
— Здоровье, господина, — ответил неф, — твоя мне дать капля водка, моя жарко, моя вспотел.
— Да вовсе ты не вспотел, мошенник! — сказал Постав.
— Ах, господина! — воскликнул негр. — Моя потеть внутри.
Негру дали флягу, и он удалился вприпрыжку» (XVI).
Из этой ситуации следует, что Дюма не допускал, чтобы добрая шутка могла кого-нибудь оскорбить, не считал «негритянскую проблему» чем-то достойным исключительно серьезных разговоров. Интересно, а как относились к негритянским корням известного писателя, скажем, окружавшие его деятели культуры, в том числе прогрессивные? Увы, не так прогрессивно, как нам бы этого хотелось…
Оставим в стороне сверстников-мальчишек из Виллер-Котре, в детстве придиравшихся к цвету кожи Александра. Что с них взять!
А вот фраза Бальзака в ответ на упоминание его имени рядом с именем Дюма: «Не путайте меня с этим негром!» Восклицание известной актрисы мадемуазель Марс, поначалу не ладившей с молодым напористым драматургом: «Откройте окно! Здесь негром воняет!»
