Скотт был ошеломлен.
— Но вы сами…
Лаймонд прервал его:
— Если я мог молчать, неужели тебе было трудно вовремя увести ее со двора? Ты любого готов принести в жертву, не правда ли, если только, как тебе мыслится, это повредит мне?
— Не я обманул ее!
— Неужели ты думаешь, что я причинил ей хоть каплю вреда! — вскричал хозяин. — Если бы ты не вмешался, ей бы ничего не грозило!
— Вспомнил, — сказал Скотт. — Вы не любите рыжеволосых.
Лаймонд смотрел ему прямо в глаза.
— Она — одна из четырех женщин? Что ж, сегодня она подверглась опасности, потеряла доброе имя и душевный покой по милости одного из нас. Кто еще?
— Графиня Леннокс.
— Это леди Маргарет сорвала встречу в Хериоте, что едва не стоило жизни твоему отцу. Кто еще?
— Жена вашего брата.
— Ты не хуже меня знаешь всю правду об этом.
— Да неужели? — изумился Скотт. — Насколько помню, когда ее привезли, я валялся вдребезги пьяный на полу в вашей комнате.
— Хорошо. Подумай сам, зачем я, обольстив жену брата и убив племянника, позволил тебе прошмыгнуть в три часа утра по лестнице с твоей драгоценной ношей в мешке из-под овса?
На мгновение Скотт потерял дар речи и почувствовал себя так, словно, сделав доброе дело, в награду получил нож в спину. Затем он пришел в себя.
— Полагаю, вы хотели отделаться от нее, как и от вашей младшей сестры.
— Как от моей младшей сестры, — повторил Лаймонд. Стоявшая сзади свеча озаряла его золотоволосую голову наподобие нимба. Он отнюдь не выглядел смущенным или растерянным. — Должен предупредить тебя, что могу бороться одной рукой так же хорошо, как и двумя.
Скотт взглянул на него с презрением.
— Этого не нужно. Я вас и так хорошо знаю и не хочу больше ничего знать.
Лаймонд вкрадчиво спросил:
— Чего ты боишься?
— Я? Ничего! — отрезал Скотт. — Если вы хотите сразиться, то я готов.
— Ты не готов сразиться умом. Ты бьешь в барабаны и стучишь в медные котлы, Скотт. Но толстая кожа и куча предрассудков не избавят тебя от драконов.
— Я устал наблюдать драконов, — злобно отозвался Скотт.
— И что тогда? Спрячься, как зверь в норе, или как рыба в воде, или как устрица в раковине, или растворись, как звезда на утреннем небе.
— Я не отступлю.
— Но и не продвинешься вперед ни на шаг.
— Я могу заманить драконов в ловушку.
— А как ты определишь, дракон это или нет?
Скотт дрожал, хотя и силился сдержаться.
— Да ведь я живой человек, а не игрушка, не кусок воска, из которого можно лепить что угодно. Я вас знаю. Я не хотел смерти Терки. Я опозорил девушку непреднамеренно, но если бы мне вновь пришлось это сделать, я бы не отступил. Вы одержимы местью и преследуете Харви, как загнанного зверя. Вы мастак — Боже мой, мне ли не знать этого? — по части хитроумия и наказаний. Но будь я проклят, если вы на своей шкуре не испытаете их все, пока не уйдете из моих рук. Теперь вы не сможете пересечь границу и убить Харви.
— Я готов сам себя придушить за то, что научил тебя разглагольствовать. Моя встреча не состоялась: представь, мне это приходило в голову. Твои намерения были великолепны. Позволить пропеть почти всю песню — и оборвать на полуслове. Заставить страдать невинных только затем, чтобы я запел по-другому, к твоей вящей радости… Почему ты вообще здесь?
Скотт ничего не ответил.
— Что означает сие скромное молчание? Боже милостивый! — Лаймонд сел. — Уж не взялся ли ты защищать своих бывших ратников?
— Я с ними не ссорился.
Продолжая разглядывать Скотта, Лаймонд издал саркастический смешок и откинулся на мешки, придерживая поврежденную руку.
— Ну хоть в этом я добился успеха — но был слишком занят и не видел, что творится в твоей душе. Кто тебя здесь запер? А, твой отец, конечно.
Лаймонд по-кошачьи потянулся и лег на свои бочонки. Каким-то непонятным образом гнев его унялся, на губах невольно заиграла улыбка.
— Я вылизывал тебя языком, как корова теленка, отчищая от грязи твоего отвратительного воспитания, и теперь робко наблюдаю плоды своих трудов… Твой отец, как ты понимаешь, должен будет разбиться в лепешку, чтобы тебя вновь приняли при дворе: ты можешь сказать ему, что те депеши, которые ты с таким негодованием переписывал для меня своим неподражаемым почерком, сослужат хорошую службу, если упомянуть о них в соответствующем месте. Они все у Аррана. Кстати, их доставлял один очень исполнительный джентльмен по имени Пэти Лиддел, которого, однако, лучше не впутывать. Он будет глух к расспросам — ты даже не представляешь, насколько глух.
Скотт ошеломленно молчал. Затем воскликнул:
— Это правда? Да нет, определенно какая-нибудь увертка.
— Это шантаж. Я хочу кое-что взамен.
— Что?
— Исправь хотя бы малую часть того, что ты натворил сегодня. Оправдай девушку. Вбивай в голову каждому безмозглому сплетнику, что Кристиан, невзирая на все ее уверения, не ведала, что творила, когда помогала мне. Делай что угодно: твори заклинания, продайся дьяволу, но пусть всем будет известно, что она не несет ответственности за свои поступки. Понял?
— Я бы сделал это и так, но вам это не поможет.
— Мне уже ничто не поможет. Вот почему я привык помогать себе сам.
— Эти письма, — пробормотал Скотт. — Немного же будет от них пользы, когда обнаружат, что копии мы посылали в Англию. От моей руки.
— К счастью, мы их не посылали.
— Мы не продавали информацию англичанам? Господи помилуй! Но я же сам переписывал донесения!
— Господи помилуй! Я же сам их рвал.
— Что?! — Скотт вскочил и направился к Лаймонду, но тот рявкнул на него:
— Ложись. Не хочу я видеть твою холеную рожу и не намерен выслушивать твои причитания надо мной. Какое, черт побери, это теперь имеет значение? Ты сделал свое дело.
Скотт сел обратно на доски.
— Вы их рвали. Тогда зачем же мы трудились их перехватывать?
— По тысяче корыстных причин. Наемники продажны, знаешь ли. И подозрительны. А я вдобавок любопытен от природы.
— Но вы рвали их. Почему?
— Потому что я на вашей стороне, проклятый дурак! — взорвался Лаймонд.
В подвале наступила тишина. Скотт пристально вглядывался в замкнутое лицо Лаймонда, но ничего не мог на нем прочесть. Наконец Скотт вытянулся на досках.
