Виктор Иванович лежал на постели неподвижно, потом повернулся на бок, взбил плоскую подушку.
— Катюша, иди сюда, а? Рано еще спать.
— Вы, Виктор Иванович, расслабьтесь. Просчитайте наши завтрашние действия, поразмышляйте над теорией хроноперемещений, и баиньки. А от сексуальных мыслей в вашем возрасте давление поднимается.
Майор печально вздохнул, сел:
— Ну, чего так, а? Мы люди свободные, взрослые. Я же вижу, что ты на меня без отвращения посматриваешь. Ты из девушек самостоятельных, не комплексующих, следовательно, нежность опытного мужчины вполне способна оценить. Честное слово, я как твои изумрудные глаза увидел…
— Тьфу, блин! Еще и на лирику потянуло? Отстань, говорю. Не дам.
— Грубая ты. Зато уж такая красивая, что даже… Давай поэкспериментируем, не пожалеешь, обещаю.
— Майор, ты русский язык понимаешь? Отцепись. В моем досье как мои сексуальные наклонности отражены? «Фригидность — 100 %. В половых связях не замечена». Вот и прими к сведению.
— Там не совсем так написано. И потом, я больше своим суждениям доверяю. Холодностью у тебя и не пахнет. Такого темперамента еще поискать. К тому же ты замужем была. И еще…
— Заткнись! Я служу, а моя личная жизнь никого не касается. Сунешься, мозги вышибу. И вообще, спи. Ерзать будешь, мошонку отвинчу и верну в пакетике по возвращении на базу.
— Так бы и сказала, — майор помолчал. — Тебе бы самой с яйцами родиться. Амазонка фигова. Ладно, не вздумай стрелять, я воды попью, у окна подышу и лягу. Уж очень ты возбуждающее предложение насчет моей мошонки сделала.
Виктор Иванович встал, по-домашнему подтянул кальсоны, налил водички и пошел к окну любоваться ночным небом.
Катя слегка расслабилась. Вот всегда все одинаково, разговариваешь с мужиком нормально, и он в половине случаев такое общение истолковывает как готовность к соитию. Вроде же разумный человек. Еще намеки на свою особую осведомленность делает, гад.
Досье на старшего сержанта Мезину, какие бы специалисты его ни собирали, все равно содержало массу пробелов. Полную правду знала только сама Катя. Ну, был и еще один человек. Собственно, ради него Катя и лежала сейчас в неудобном гостиничном кресле. А до этого четырежды выполняла боевые задания в командировках.
Глаза вдруг повлажнели. Сколько можно прыгать, бегать, стрелять, выполнять приказы? Не девчонка ведь уже. Будет собственная жизнь или нет?
Виктор Иванович бесшумно, чтобы не разбудить, прошел к столу, налил себе еще водички. Отправился обратно к окну. Баб высматривает или на звезды любуется? Внизу все еще скрипел граммофон, неразборчиво бубнили голоса.
Большие горячие руки вдруг легли на плечи, прижали к креслу.
— Катюша, ты не злобствуй, — пошептал Виктор Иванович. — Я, честное слово, человек чуткий. Не Ален Делон, конечно. Внешность подкачала, но удовольствие доставить умею. Ты хорошую постель ценишь, я же вижу.
— Да ты ох… совсем?! — изумилась Катя. — Ты чего делаешь? Ты меня за капризную секретутку держишь?
— Ну что ты, — майор быстро нашарил «Клеман» под боком у Кати, откинул подальше — на свою постель, — ты девушка боевая.
— Ты, дебил, думал, что я стрельнуть могу? — Катя поморщилась, не делая, впрочем, попыток вырваться из объятий. — Я на службе.
— Вот и хорошо. Закрепим боевое слаживание. Катюша, я тебя не обижу. Но не будет мне прощения, если счастливый вечер с такой красавицей упущу. Тебе понравится, вот увидишь.
Руки у Витюши были мягкие, и в то же время точные и быстрые, как у профессионального массажиста. Катя знала, как такому «массажу» обучают. Вроде и не отпускал ее майор, а сам оказался в кресле, держал на коленях, поглаживал.
— Вот и согрелась, кисонька, — прошептал майор, лаская упругие груди, блаженно погружая нос о светлые локоны, — ох, с пол-оборота заводишься. Сосочки у нас какие чуткие. Только не шуми, моя ты нимфа. Капризуля, сладенькая…
— Валяй, товарищ майор, — прошептала Катя. — Я, может, даже и кончу. Ты не стесняйся, приказывай. Чулочки могу подтянуть, рачком встать, в рот приму, — я дисциплину знаю. В спину не выстрелю, по горлу не чикну. Приказы только грамотно формулируй, и будет тебе кайф великий. Пока в Москву не вернемся. Там я тебе, суке лысой, устрою.
— Отсроченная угроза не является действенной, — тихо засмеялся Виктор Иванович, оглаживая стройные девичьи бедра, наполовину скрытые темным шелком чулок. — Ты, моя маленькая, совсем другое будешь в Москве вспоминать. А открученными яйцами мальчишкам грози.
— Мошонка раздавленная — дело житейское, — прошептала Катя, невольно вздрагивая от прикосновений, — обращаться с женским телом опытный Витюша умел. — Тебя, урода, такими штучками не возьмешь. Я на тебя рапорт накатаю. Пространный, подробный и красочный. Ты отмажешся, конечно. Но в вашей конторе отмазаться только наполовину можно. Вторую половину у вас всегда в уме держат. Я-то уже в отставке буду. Через годик-другой вспомню о ценителе женской красоты. Нет, убивать я тебя не буду. Разве можно товарищей по оружию грохать? Ты, урод, со сломанным позвоночником вдоволь наваляешься. Тебя в вашем замечательном госпитале даже вытянут, на ноги поставят. Ты даже еще ходить сможешь. В парке, с палочкой. Будешь эту ночь вспоминать, слюни пускать, маньяк трахнутый.
— Кать, а ужасы-то зачем живописать? — Виктор Иванович нашептывал в ушко, в перерывах между нежными поцелуями в шею. — Ты же течешь, моя сладкая. Проснись, маленькая, и не стесняйся. Ты же как огнемет. Или тебя угрозы заводят? То-то я погляжу, эко тебя садокомплекс выгибает.
— Еще бы, я твое фото парализованно-слюнявое над постелью повешу. Для визуальной стимуляции.
— Упорная какая. Ведь хорошо, признайся?
— Пошел ты в жопу, — пробормотала Катя, кусая губы. — Давай, натягивай. Переживу как-нибудь. Не впервой.
— Вот черт, как ты сравниваешь? Я же не насильно.
— Само собой. Просто обстоятельствами пользуешься. Каждый на твоем месте обязательно бабу в позу бы нагнул. И тогда тоже обстоятельства были. Соответствующие. Ты же человек всезнающий, досье читал.
Руки Виктора Ивановича замерли. Он все еще дышал в пахнущие солнцем светлые пряди, но без былого жара:
— Кать, а ты действительно тогда его ножницами?
— Половинкой ножниц. Да ты не переживай, на месте твоя бритва. Я по карманам напарника не шарю.
Виктор Иванович горестно вздохнул:
— Да, первый раз мне такой кайф обламывают. Старею. Что ж ты такая злая, а, Кать?
— Я вялая. Два года назад я бы тебе уже горло перегрызла. Точно, стареем мы, товарищ майор. Можно я встану?
Виктор Иванович разжал объятия, и девушка встала. Майор остался лежать, укоризненно глядя на боевую подругу.
Катя кивнула на его кальсоны:
— Удобная одежка, да? Расстегивать не нужно.
