— Пасти позакройте! — скомандовал всадник. — На голос стреляемо! От же свиняче племя. А ну, хлопцы, дивися…
В вагоне тяжело дышали и кряхтели, кто присев на корточки, кто пригнувшись к ободранным сиденьям. Разговаривать никто не решался. Лишь обрюзгшая дама приглушенно всхлипывала:
— За что, господи?! За что?
— Ни, то не Козел, — прошептал дезертир. — Он усех из вагонов выгоняет, а потом трясет.
Пашка лежал головой к проходу, прижавшись к перегородке и выставив вперед себя чемодан. Пусть берут, не жалко. Откуда шмонать начнут — с головы поезда, с хвоста? Лишь бы машиниста сгоряча не хлопнули.
Застучали копыта у самого вагона.
— Третий?
— Та точно, вид паровоза третий. Хлопцы готовы. Начинать прикажете?
«Неужто за мной? — ужаснулся Пашка. — Проследили и поезд задержали? Да не генерала же я стрельнул?»
— Громодяне, — скомандовали от двери густым басом. — Документы, мандаты и прочие ксивы приготувати. Без мандражу. Никого лишнего не тронемо. А за суету — разом свинцову пломбу прямо в лоб. Бабоньки, не дышать. А ты що раскорячилась як барыня? Копыта подбери. Василь, вы ту калитку держите?
— Та зачинили, начинай, — гнусаво отозвались из хвоста вагона. Там раскачивалась в чьих-то руках лампа, бросала желтые круги света.
Проверка началась от головы вагона. Оттуда тоже шли с фонарем. Трое или четверо, вооруженные. Басовитый рявкал:
— Ноги, кому казав! Растопырились, спекулянтово племя.
— Потише, Жех, мешаешь, — приказал кто-то резким неприятным голосом.
Дальше бандиты двигались в молчании. Странная какая-то проверка.
Пашка увидел высокого парня во френче, с «маузером» на изготовку и с высоко поднятой лампой. За ним двигался усатый детина в папахе со шлыком, — этот чуть ли не тыкал стволом карабина в лица помертвевшим пассажирам. Следующих Пашка разглядеть не смог, мешали раскачивающиеся тени от фонаря.
— Ага, ваше благородие? — парень во френче махнул «маузером». — Вставай, приехали. Твоя станция.
Тощий прапорщик медленно выпрямился:
— Вы находитесь на территории, занятой Добровольческой армией, и я требую объяснений.
— А то. Сполучишь объяснения, — охотно пообещал парень. — По самые по…
— Потом, Жех, — нетерпеливо приказал тот же тонкий резкий голос. — Двигайтесь.
— Посиди покуда, ваше благородие, — пробурчал высокий парень, — потом так потом…
Прапорщик плюхнулся на место, как будто у него колени подломились. Бандиты двинулись дальше, пятно света упало на сжавшихся дезертиров.
— Стоп! — срываясь на визг, приказал невидимый бандитский предводитель. — Тут они. Чернявок и мальчика — ну из вагона!
— Оставьте ребенка, — прапорщик начал выпрямляться.
— У него шпалер, — быстро сказал Жех.
— Та бачу, — усатый бандит ловко взмахнул карабином, двинул так и не успевшего выпрямиться прапорщика прикладом в живот.
— Этого теж заберите, — нетерпеливо приказал главарь налетчиков.
— Мерзавцы, бог вас накажет! — старшая монашка неожиданно кинулась на усатого, уцепилась за карабин. — Бегите, спасайтесь!
Мальчишка, сохраняя на лице всю ту же хитроватую гримасу, юркнул в проход, засеменил в хвост вагона. За ним кинулась перепуганная молодая монашка.
— Не упустите! Що встали?! — прикрикнул визгливый.
— Вот бисова ведьма, — бандит в папахе пытался стряхнуть со своего карабина монахиню.
Жех развернулся, ткнул ствол «маузера» в затылок женщины. Грохнуло. Монахиня, цепляясь за карабин, сползла на узлы.
— Та ты що—…усач изумленно стирал с лица брызги крови и мозга. — Сдурел, Жех?
— Шевелитеся, вашу мать! — взвыл за его спиной приземистый предводитель. — Пацана, вторую бабу, взять!
— Та мы їх тримаємо, — отозвались из конца вагона.
Мальчишка извивался в руках плотного бандита.
— Відпусти! — визжала монашка, — ее обхватили сзади.
— Нельзя! Нельзя меня! — вдруг пронзительно закричал мальчишка. — Помогите, ну же!
— Шею ему не скрутите, — визгливо предупредил из темноты главарь бандитов. — Все, выходимо.
Пашка слышал, как внизу плешивый отчетливо прошептал барышне:
— Катя, это он.
В этот момент прапорщик вскинул «наган» и выстрелил в спину отвернувшегося Жеха. Бандит пошатнулся и с изумленным лицом начал поворачиваться к офицеру…
Вдруг у прохода очутился плешивый господин. Пашка никогда не видел, чтобы люди так неуловимо быстро двигались. В руке пассажира был большой пистолет. Плешивый выстрелил четыре раза в конец вагона, потом, вроде бы и не оборачиваясь, пальнул раза три в другую сторону. С опозданием крикнул «Всем лежать!» Через миг он оказался в купе, вогнал в пистолет запасной магазин.
— Живьем их! — завизжал уже с насыпи главарь налетчиков. — И пацана…
Плешивый снова начал стрелять. Пашка сунул голову за чемодан, толку от этого было немного, но все ж спокойнее. Плешивого внизу уже не было, он скользнул куда-то в голову вагона. Вспышки выстрелов освещали попа́давших на пол пассажиров.
Мимо, спотыкаясь, пробежал мальчишка, за ним, громко всхлипывая, встрепанная монашка. Следом топали сапогами бандиты.
— Хлопцы, обережно, Гаврилу стрельнули…
Бегущий первым бандит, почти настигший неловкую монашку, вдруг рухнул на пол. У прохода стояла барышня. Вскинула руку, почти ткнула кулаком в висок следующему налетчику. Что-то негромко хлопнуло, Пашка с опозданием сообразил, что в руке у девушки крошечный пистолет. Бандит начал валиться. Барышня танцующим движением уклонилась, сунула руку в лицо следующему бандиту — обомлевшему толстяку с винтовкой. Снова хлопнуло. Толстый налетчик попятился назад, повалился на бабу. Та оглушительно завизжала.
— Ах, бешанна гадюка, — заорал кто-то из бандитов. Грохнул винтовочный выстрел.
— Не стрелять, — бешено завизжали за окном. — Лично всех порешу!
Девушка, присевшая на корточки у сиденья, встретилась глазами с Пашкой.
— Вали отсюда, хлопец. Сейчас здесь…
В голове вагона вновь застучали выстрелы. Завопил раненый. С другой стороны затопали сапоги, к центру вагона упорно ломились налетчики.
Пашка понимал, что нужно драпать, попятился было задом к окну, но больше ничего сделать не успел.
Барышня нырнула навстречу бандитам, именно нырнула, у самого пола, сливаясь с опрокинутым багажом, с телами мертвых бандитов. Темная на темном, лишь волосы мелькнули светлым пятном. Там, где она встретилась с налетчиками, заорали, кто-то выстрелил, зазвенело стекло, в шуме едва слышно захлопал пистолетик, страшно взвыли от боли.
