Послать его в нужном направлении Катя не могла, дыхания не хватало. Девушка выдохнула еще глубже, напряглась, суставы едва не вывихнулись. Получилось, — связанные кисти оказались впереди. Катя принялась отдуваться. Кисти рук здорово оцарапались о каблучки полусапожек. Ничего, ссадины проходящи. Лишь пролетарская революция вечна, будь она неладна.
Солнечного света, попадавшего в погреб сквозь щели в двери, было маловато. Катя с трудом рассмотрела стоящую на полке жестяную банку с огарком свечи. Подняться на ноги оказалось довольно легко, девушка лишь слегка пошатнулась. Ну, не в лучшей форме, конечно. Но вполне, вполне… И с чего же ты вчера так вырубилась?
Банку Катя сжала между колен, слегка сплющила и принялась раздергивать веревку об острый край. Сотоварищи по погребу смотрели с надеждой.
— У меня отвертка есть, — сказал Пашка. — Может, ею попробовать?
— Себе оставь, — пробурчала Катя. — Мозги подкрутишь.
Веревка ослабла, остальное девушка доделала зубами. С лица сыпались черные струпья. Вот черт, ну и рожа, должно быть. Накручивая на исцарапанный кулак обрывок веревки, Катя задумчиво прошлась по погребу. Что дальше? Сразу уходить или гостей подождать? Девушка сняла крышку с кадушки, пошарив среди укропа, выловила огурец. Глубокомысленно захрустела. Жевать было не очень больно, только стягивало лицо, покрытое коркой, и щипало исцарапанные пальцы. Парни мрачнели на глазах. Катя рассматривала их не без злорадства.
— Катерина, вы бы нас развязали, — не выдержал Пашка. — Нам бы только руки свободные.
— На хер тебе руки? Ты все равно карабин удержать не можешь.
— Ну, виноват. Это от неожиданности. Я их сейчас, гадов…
— Только снисходя к твоему малолетству, — Катя принялась освобождать парню руки, глянула на прапорщика. — Его благородие тоже развяжем. Из уважения к ранее потрясенному разуму. Что с башкой, прапор?
Офицер мотнул головой в сбившейся грязной повязке:
— Контузия. Я на лечение следовал.
— Подлечился, — осмелевший Пашка растирал запястье. — Ты, ваше благородие, из нежных да…
— Павлуш, — ласково прохрипела Катя, — ты свою пролетарскую непримиримость пока в задницу засунь. Глубоко-глубоко. При мне что-то подобное ляпнешь — «козлом» свяжу. Знаешь, как это? Вас, товарищ прапорщик, то же самое касается. Никаких «быдл» и «хамских рож». Пойдете на все четыре стороны, тогда душите друг друга, на кол сажайте и уши отрезайте. А при мне ни звука. Понятно?
— Понятно, — прапорщик мрачно массировал кисти. — Значит, «товарищ прапорщик»? Тогда мне вот что объясните, если вы из этих…
— Не хер здесь понимать. «Товарищ», потому что я так привыкла. Вообще-то и тов. Троцкий, и г-н Деникин совместно с г-жой Антантой могут идти далеко и надолго. И объяснять я никому ничего не обязана, — Катя сунула руку в бочку и вытащила огурец покрупнее. Услышала, как за спиной Пашка многозначительно прошептал офицеру:
— Анархистка. Из крайних.
Катя стряхнула на парня рассол с огурца:
— Я сказала — вообще без политики! Не ясно?
— Да я так, к слову. У меня оружие есть, — Пашка выудил из глубокого кармана солдатских шаровар приличных размеров отвертку. — Надо бы еще что найти да и прорываться, пока мужики не вернулись.
— Насчет оружия — не возражаю. Насчет свободы — придется маленько подождать.
Катя отыскала за кучей камней, приготовленных для гнета солений, железнодорожный костыль, прибереженный запасливым хозяином для каких-то неведомых целей. Прапорщику пришлось вооружиться коротким железным штырем, с трудом выдернутым из косяка. Обе железки за неимением лучшего могли сойти за кастеты.
Катя сидела на бочке, с наслаждением допивала остатки простокваши. Парни уселись у земляных ступенек, хрустели огурцами. Пашка наблюдал за двором.
— Прапор, а тебя как звать-то? — поинтересовалась Катя. — У нас здесь не маршевая рота, чтобы по званию обращаться.
— Герман, — прапорщик похрумкал огурцом и неуверенно добавил: — Отчество — Олегович. Фамилия — Земляков-Голутвин.
Пашка хмыкнул, но комментировать не осмелился.
Катя звучно высосала из крынки остатки простокваши:
— Номер полка и должность уточнять не обязательно, не на допросе. Значит, «уж полночь близится, а Германа все нет»? Забавно. Известное имя, обязывающее к некоторой авантюрности характера. А вы, Герман, карабины теряете. Нехорошо-с.
— Случай. Как правильно выразился Павел, — виноват целиком и полностью, — прапорщик стеснительно вытер пальцы. — Екатерина Григорьевна, вы уверены в реальности нашего плана? Что, если они не клюнут?
— Тогда план изменим. Пулемета у нас нет, артиллерии тоже. Следовательно, поменять план сражения и дислокацию — пара пустяков. Все зависит от того, в каком порядке явится супротивник по наши души.
Пашка подавился огурцом и кхекая, скатился по земляным ступенькам от двери:
— Идут!
— Без истерики. Кто, куда и сколько?
— Усатый со своим хлопцем. К дому. Лопаты несут.
— Ну и ладненько, поехали.
…Когда из погреба донесся придушенный женский визг, оба селянина мигом насторожились. Катя заскулила погромче:
— Да отпустите же, негодяи! Сволочь, сволочь! Мерзавец! Отстаньте! Быдло! Отпустите, мерзавцы!
— Да ладно. Убудет от тебя, что ли? — почему-то густым басом сказал Пашка.
— Мерзавец, — взвизгнула Катя. — Не лезь!
— Лежите спокойно, — довольно робко подал голос прапорщик.
— К дому пошли, быстрым шагом, — уже шепотом доложил Пашка, глядя в щель.
— Полагаю, за ключами, — Катя продолжала осторожно протирать левый глаз. Основная часть запекшейся крови с ресниц осыпалась, но моргать все еще было неловко.
— Екатерина Григорьевна, вы инфекцию внесете, — шепотом предупредил прапорщик.
— Отстань, — прошептала Катя и с подвыванием застонала погромче: — Ах, мерзавцы, что вы со мной делаете?!
— Сюда идут, — Пашка заерзал у двери. — И хозяйка с ними. С ухватом.
— Хорошо, готовьтесь к сцене страсти, — Катя застонала в сторону двери: — О, боже, да что это? Хамы, хамы!
Со двора донеслось:
— А ну, затихнули там! Зараз ребра переломаемо, передушимо як курчат.
— М-м-м-м, — Катя страдальчески замычала. — Спасите! Господа, господа! Да помилосердствуйте же! Вы меня порвете! О, господи!
В дверь погреба грохнули:
— А ну, цыц! Докричитеся зараз, москалии рожи!
Катя разразилась довольно натуральными рыданиями:
— Господа, ну помогите же! Оттащите их, умоляю!
— Да ладно те, может, в последний раз, — пропыхтел Пашка.
