— Вот он! Хлопцы, не дай уйтить!
Катя упала на листья, поспешно добавила в карабин патрон. Щас уйду! Ждите…
Глухо топотали копыта, разлеталась листва. Налетали с двух сторон.
— Ось он! Бей, Михась!
Катя была чуть побыстрее неведомого Михася. Прострелила хлопцу голову. Не вставая, перевернулась на спину…
Карабин стучал как автомат. Катя мгновенно передергивала затвор. Один, второй, третий…
Каурый жеребец чуть не наступил девушке на ногу. Кто-то торопливо и неточно садил из «маузера», но лошадей девушка опасалась больше. Еще один конь перепрыгнул через девушку и Катя выстрелила в спину всаднику. Двое бандитов, низко пригибаясь к лошадиным шеям, уходили к дороге. Катя выбрала цель в белой папахе — красивая шапчонка, да и весь такой, вылизанный. Постаралась попасть в плечо — качнулся, но в седле удержался.
С дороги с опозданием затарахтел пулемет. Строчки шли выше — пулеметчик боялся задеть своих. Уцелевшие всадники выскочили на дорогу. Там вдруг захлопали выстрелы. Ага, «засадный полк» в дело вступил. Молодцы, выждали сколько приказано.
Катя торопливо набила магазин и кинулась к дороге. Проскочила мимо ошалело фыркающего коня — гнедой волочил за собой застрявшего в стремени седока.
У дороги Катя дострелила какого-то упорного бандюка, державшегося за окровавленный живот, но все норовящего вскинуть «наган». Выскочила на обочину, — здесь все было кончено, только дергалась в конвульсиях лошадь. Валялись человеческие и конские тела, стояли сцепившиеся брички. По дороге к селу уходили двое всадников и удирал пеший. Катя с досадой разглядела, что и Белая Папаха уходит. Приложилась, эх, далековато. Выстрел — красивая лошадка взбрыкнула, сбросила всадника и, хромая на раненую ногу, поскакала в лес.
Выскочивший на дорогу из кукурузы Пашка бабахнул из обреза по удирающему пешему бандиту. Человек пригнулся, метнулся с дороги в кусты.
— Уйдет! — Пашка азартно дергал затвор.
— Да хрен с ним, — Катя ткнула карабином назад, — этих поживее проверьте.
Когда добежала до Белой Папахи, тот не шевелился. Катя подняла из пыли «маузер». Всё ж не зря бегала. Папаха застонал. Катя ткнула стволом в перекрещенную ремнями спину:
— Если жив — вставай! Нет — добью.
Человек сел, ухватился за руку:
— Ох, плечо! Вот за ноги тебя, кротоморда злоеб… и на голову тебе…
Загибал Папаха обнадеживающе. И морда холеная, с совсем не разбойничьими, а ухоженными, скорее гусарскими усиками.
— Жопу поднял, и вперед. Мне возиться некогда. Шлепну, — коротко пообещала Катя.
Человек с трудом встал, шашка нелепо путалась у него между ног. Катя подхватила с пыли белую папаху:
— Пшел живее вперед.
— У нас пленные. И раненые, — доложил Пашка. На каждом плече у него висело по карабину. В руке парень держал «наган».
Прапорщик стоял, опираясь на винтовку и прижимая к голове серый носовой платок. По шее капала кровь.
— Пулей царапнуло, — объяснил Пашка и небрежно добавил: — Это когда мы пулеметчика хлопнули.
Катя кивнула. Кроме Папахи в пленных оказались хитроумный дядька Петро с сыном. Еще у тачанки лежал и стонал буйно волосатый бандит с простреленным бедром.
— Прапору голову перевяжи. И с хуторянами поосторожнее. Я пока с гостем поговорю, — Катя пихнула прикладом Папаху. — Иди в тень, гангстер колхозный.
Под кроной дуба Катя сказала:
— Можешь сесть. В ногах правды нет.
Мужчина тяжело опустился на сухую траву:
— Шлепнешь?
— А что, тебе Георгиевский крест навесить? Не за что вроде.
— А разговор зачем? Что мне с тобой болтать? Стреляй сразу.
— Сразу неинтересно. Сразу я тебя вообще стрелять не буду. Сначала подвески отрежу и на ветку нацеплю. Ты будешь внизу подыхать, любоваться.
Бандит глянул исподлобья:
— Вот тварина. Ты в поезде давеча была?
— Не узнал, что ли?
Пленный усмехнулся, показав золотые зубы, глянул на пятнистое лицо девушки:
— Хлопцы говорили, та ведьма чуть покраше была. Подпортили тебя, видать.
— Ничего, зарасту. Ближе к делу давай. Тебя Блатыком кличут?
— Блатык уже неделю как дома отлеживается. Ногу ему повредили, — равнодушно сказал раненый, баюкая руку. Френч на его плече потемнел от крови. — Меня Борисом Белым зовут. Вот, бля, как же мы тебя ночью не взяли? Ты б у меня попрыгала, чума долговязая, на ремни бы шкуру драл.
— Боря, ты ветку видишь? Или по существу трепись, или яйца там болтаться будут.
— Пошла ты… Все равно кончишь.
Катя толкнула его стволом в лоб:
— Давай так: ты все излагаешь — я тебя жить оставляю и даю тряпку замотать плечо. Лошадей тебе и тому хорьку заросшему, что с ляжкой простреленной валяется, оставлю, — до села доберетесь, а уж там как бог даст.
Бандит сплюнул, вытер слюну, повисшую на подбородке:
— Брешешь.
— Ты рискни, поверь. Я тебя обезврежу, и больше не встретимся. На хер ты мне сдался? Мне нужно, чтобы меня боялись и под ногами не путались. Вот ты и объяснишь желающим, что за мной лучше не таскаться.
Пленник глянул исподлобья:
— Ты вообще кто?
— Тебе подробно изложить? С варьете, пантомимой и предъявлением документов? Значит, так: я спрашиваю — ты отвечаешь. Ломаться начнешь — сам себе ампутацию гениталий проделаешь. Когда ваши еще подойдут?
— Кто? Пяток ребят с Блатыком на хатах остались. Остальных вы у поезда растрепали. Да вот сейчас… Мишка с Керосином утекли, так они до Блатыка сейчас подадутся. Кончилось войско.
— Не печалься, главное, сам пока дышишь. Вы кого в поезде искали?
— Да пацана с монашками. Они же с вами ехали. Чего спрашиваешь?
— Из любознательности. На кой хрен вам мальчишка?
— Да чтоб он сто лет как околел, байстрюк сопливый. Сказали взять, мы и полезли. Он вроде генеральский пащенок. Имеют мысль за него много чего выторговать. Аванс нам недурной отвалили. Да, видать, продешевил Блатык.
— Кто заказал?
— С Киева приехали. Директорские. Блатыку чин полковника обещали и денег немерено. Нам-то что, нужен хохлам пацан, так пусть подавятся. Пускай со своей Галицией как хотят торгуются.
— Галиция здесь при чем?
— Так ваш пацан вроде сынок какого-то сечевого хрыча. Вот директорские и хотят поладить с галицийскими. Гайдамаки с сечевиками Киев поделить не могут, вот-вот пальбу устроят. Петлюра бесится.
— Блин, Петлюра-то за кого, за Директорию или за галицийских?
