Тень скользнула по прикладу карабина, прапорщик вздрогнул. Екатерина Григорьевна ступала совершенно беззвучно.
— Это я, — голос девушки звучал приглушенно и с несвойственным ей смущением. — Прапор, ты бы не мог помочь? Проинструктировать, что ли. Что-то я не врублюсь никак, как их использовать?
Она держала в руках пару бутылочных гранат.
Герман с изумлением глянул поверх очков. Вот так да, наша амазонка в первый раз бомбу в руках держит? Пашку пихнуть, что ли, пусть поржет всласть.
— Видите ли, Екатерина Григорьевна, это граната Рдултовского образца 1914 года. Конкретный экземпляр снаряжен аммоналом — видите, второго детонатора нет. Предназначена граната для вооружения гренадеров и охотничьих команд. Для приведения в боевую готовность необходимо снять кольцо, оттянуть ударник, утопить рычаг в рукоятке, поставить предохранительную чеку поперек и вновь надеть кольцо. Запал вставляется длинным плечом в воронку, коротким в желоб. Фиксируется крышкой. Для броска гранату надлежит зажать в руке, кольцо сдвинуть, большим пальцем отжать вперед предохранительную чеку. Метнуть. Взрыв последует через четыре секунды.
— Обалдеть, — присевшая на корточки Катя покачала светлой головой. — Прямо ПТУР какой-то мудреный. Чего-нибудь попроще здесь не встречается? Типа кругленьких таких бомбочек? Их иногда «лимонками-ананасками» называют.
— Французскую «F» имеете в виду? — догадался прапорщик. — Едва ли, Екатерина Григорьевна. Поставки были мизерные, в здешнюю глушь подобная редкость едва ли могла попасть.
— Жаль, я как-то к ним больше привыкла, — Катя почесала лоб жестяным донышком гранаты.
— Вы не трогайте—…начал было Герман и осекся.
— Заметный рубец, да? — печально спросила девушка.
— Нет, но лучше все-таки не трогать.
— Чешется, зараза, — Катя с сомнением осмотрела гранаты и вдруг протянула их прапорщику. — Знаете, Герман, вы лучше их заберите от греха подальше. Я, пожалуй, в решительный момент шибко задумаюсь, чего куда сдвигать и отжимать. А в свалке любые раздумья совершенно излишни.
— То есть как? Вы же, Екатерина Григорьевна, в бою мгновенно ориентируетесь. Я бы сказал, просто с мистической скоростью. Я, э-э… подобного не видел.
— Ну и благодарите богов. Мы неэстетичные. Просто мясники. Только бойня наша размерами попросторнее любого мясокомбината будет. Да и не слишком я быстрая. Куда проворнее специалисты бывают. Вы, Герман, с ними лучше не встречайтесь. Вы человек интеллигентный, чуткий. Вам бы в стороне держаться. Да, кстати, заканчивайте с карабином и спать ложитесь.
— Екатерина Григорьевна, если вы завтра собрались идти в город, разумнее мне в часовые заступить. Если вы не доверяете…
— Не в этом дело. Полагаю, совать ствол «нагана» в ухо спящей даме вы не станете, — слишком уж театрально. Но день у вас нехороший выдался. Отдыхайте. А меня скоро Прот сменит.
— Он всего лишь мальчик. К тому же не слишком здоровый.
— Он весьма разумный мальчик. Прямо на редкость. Отдыхайте, Герман Олегович, — Катя встала и, прихрамывая, направилась к лошадям.
Герман посмотрел на гранаты и пробормотал:
— Насчет бомб зря. Приличная граната. На фронте бы таких побольше…
Слух у девушки был хороший. Обернулась:
— Да я не спорю. Но к ним навык нужен, а учиться некогда. Вы, Герман Олегович, меня за пальбу извините. Я к господам дроздовцам ненависти не питала. Но если столкнулись на узкой дорожке, то тут уж кто кого. Мне искренне жаль. Я девушка дурная и беспринципная, но когда меня убить собираются, очень раздражаюсь. Инстинкт, вероятно.
Пока Герман мучился, что бы такое ответить, Катя исчезла в темноте. Прапорщик, морщась, вставил затвор на место и зарядил винтовку.
Лечь пришлось спиной к Пашке, спина у пролетария была теплая, широкая, и пахло от него все тем же «комариным» папоротником.
* * *
Проснулся Герман от щебета. Зяблики разгалделись. Думать ни о чем не хотелось. Сквозь веки щекотал солнечный свет. Кобура «нагана» давила в бок, но шевелиться не хотелось еще сильнее, чем вспоминать и задумываться.
— Эй, ваше благородие, снедать будешь или забастовку объявил? — по каблуку сапога постучали. Довольно вежливо, надо думать, господин пролетарий выспался и пребывал в чудном расположении революционного духа.
Герман сел и чуть не стукнулся макушкой об ось брички.
Пашка ухмыльнулся:
— Силен дрыхнуть, господин прапорщик. Давай-ка потрапезничаем. Дел полно.
Герман выполз из-под брички. У ведра с водой устроился на корточках Прот, ополаскивал заспанную физиономию.
— Ты, ваше благородие, давай, тоже умойся. Екатерина Григорьевна о водных процедурах отдельно упомянула.
Завтрак был скромным: остатки хлеба, тоненькие ломтики сала, последний, с трудом расколотый кусок сахара.
— Пояса придется затянуть, — бодро заявил Пашка, наливая в единственную кружку холодной воды. — На ужин щи из крапивы сварим. В обед приказано поститься, костер не разводить. Унюхать могут.
— А ужин не унюхают? — пробормотал Герман, стараясь аккуратнее класть в рот крошащийся колючий хлеб.
— В потемках спокойнее, лишних носов меньше, — пояснил Пашка. — Хитрых дров Екатерина Григорьевна нам припасла. К тому же обещалась к полуночи непременно вернуться. Намекала, что по возможности харчей притащит.
— Ты ей прямо как своему комиссару веришь, — с неожиданной для самого себя злобой сказал Герман.
Пашка глянул искоса:
— Чего ж не верить знающему человеку? Сурова девица, конечно, да как же ей без этого? Ты злобство копить заканчивай. Вчера некуда было деваться. Шлепнули бы нас без долгих разговоров.
— Да с чего ты взял? По себе судите, «товарищы-ы»?
— Что я совсем дурной, чтобы не понять? Твой поручик на нас уже как на прелые колоды смотрел. Да и ты, прапор, если без злобы припомнить, тоже догадался.
Герман промолчал, взял протянутую Протом кружку с водой. Поздно кричать, револьвером грозить. Преступник и однозначный предатель вы, господин «почти подпоручик».
— Павел, а что еще Екатерина Григорьевна приказала, когда уходила? — спросил мальчик, собирая крошки с тряпицы, служащей скатертью.
— Первое — вести себя тише мышей, — Пашка загибал пальцы. — Второе — обиходить лошадей. Третье — пулемет должен блестеть, как у кота яйца. Винтовки и шпалеры — само собой. Четвертое — постираться. Про ужин я уже сказал. Главное — соблюдать повышенную бдительность. Да, когда будем стираться, не забыть про командирские галифе и сорочку.
— Я стирать дамские портки не буду, — категорически заявил Герман.
— Ага, ты же гордый, — кивнул Пашка. — Ничего, обойдемся. Я вот Екатерине Григорьевне юбку помогал штопать, не погнушался. Хрен с тобой, ваше благородие. Ты хоть свое исподнее простирни. И повязку. А то вокруг благородного лба чирьи венчиком разбегутся.
