— Я не знаю, — быстро сказал Герман. — Мне идти некуда.
Катя сумрачно посмотрела на удовлетворенно расслабившегося прапорщика. Вот мудак интеллигентный, все считает, что духовные терзания избавляют от необходимости принимать скучные практические решения. И кто его всю жизнь в задницу пихать будет?
— Я за кордон хочу, — побормотала Вита. — Мне здесь спокою все одно не будэ. Как думаете, Катерина Еорьевна, та можно мне за кордон выбратися?
— Отчего же нельзя? Если с умом, то получится, — Катя легла поудобнее. — Ты определенно решила?
— Так шо мне думати? Я ж все помню. Все гайдамаков ждать буду, — девочка погладила потертую рукоять «нагана». — Всех мне не перестукать, так?
— Там, «за бугром», собственные гайдамаки имеются, — пробормотала Катя. — Не надейся, что на всю жизнь от гадов отделаешься. На каждого из нас свои «гайдамаки» найдутся. Даже если к антисемитизму отношения не имеющие, один хер — гайдамаки.
— А то я не розумею, — Вита вздохнула. — Так все одно, за кордоном легче все сначала начати. И шукати нас меньше будут. Так?
— Это правильно, — согласилась Катя. — Я бы советовала поблизости не останавливаться, подальше сваливать. За океан. Это если в будущее наперед смотреть.
Прот покосился на командиршу, потом спросил у Виты:
— А мне с тобой можно? Мне чем дальше отсюда, тем спокойнее будет. Я сильно в тягость не буду.
— Яка тягость? — возмутилась Витка. — Не выдумывай! Вечно сомневаетеся. Побегли разом. Не так страшнюче буде. Герман Легович, давайте з нами. Вы языки знаете, офицер образованный. Сообща пробьемися. А, Герман Легович?
Прапорщик смущенно заерзал:
— Ну, я не знаю…
— Що тут знать?! — удивилась Витка. — Вас здесь шукати ще долго могут. Зачем голову подставляти? Пашенька, ты б с нами тэж? Ты не думай, мы тебя ой как зовем. Правда, Протка? Только ты ведь не поедешь, так?
— Да я бы с вами хоть куда, — Пашка вздохнул. — Но меня маманя ждет. Как же я уйду? Да и охота лично глянуть, как революция на ноги встанет. Ты, Герман, шо не говори, а коммунизм крепкий мир построит. Я очень верю.
Парни угрюмо молчали. Витка посматривала на прапорщика, тоже молчала, лишь красивая бровь вздрагивала от сдерживаемого нетерпения.
«Между прочим, умная она девчонка, — с одобрением подумала Катя. — Прямолинейно не прет. Мне бы так приноровиться».
Катя перехватила взгляд Прота. Мальчик смотрел на предводительницу грустно. Маленький полусумасшедший старичок. Катя ободряюще подмигнула — не горюй, Нострадамус, прорвемся. Прот с трудом, но улыбнулся в ответ.
— Герман, шо молчишь? — сердито сказал Пашка. — Мало мы с тобой дискутировали? Ты ж упорный, не дай бог. Война у тебя в печенках сидит или как? Сам говорил. Уезжайте, чего там. Здесь тебя к ногтю прижмут, как пить дать. Ты человек храбрый, но тут уж прямая глупость будет, ежели под ногами у власти вздумаешь путаться. Ладно бы у тебя крепкая идея была. А то и белые, и наши на тебя зуб имеют. Що впустую пропадать? Попадешь в ЧК, там разные человеки сидят. Могут в заварухе и не разобраться. Езжайте. Ты ребятам устроиться поможешь. Пока они еще языки-то выучат.
— Они выучат, — ядовито пробормотал Герман. — Вита дом построит, возможно, кафе или закусочную откроет. Потом налетит вихрь мировой революции и прахом все пустит? Так, Паш, да?
— То еще не скоро будет, — без смущения сказал Пашка. — Для того, шоб через океан революцию перебрасывать, еще красный флот построить нужно. К тому часу и тамошний пролетариат поймет, что к чему. Разберутся самостоятельно. Но, думаю, там все ж помягче будет. Покультурнее. Мы первые, нам труднее. Езжайте. Вы же не из какой-то трусости буржуазной тикаете. Так получилось. Здесь-то жизни тебе не будет.
— Паша прав, — тихо сказала Катя. — Война, потом еще чистки будут. Новое общество себя заново выстраивать начнет, четко на своих и чужих делить. Не впишетесь вы, Герман Олегович.
— А кто я такой там буду? Мне не пятнадцать лет. Я англичанином или немцем никогда не стану.
Катя фыркнула:
— Немцем даже не пытайтесь. Беспокойно выйдет. Глупости глаголить изволите, ваше благородие. Русским вы останетесь. Я годами слова по-русски не слыхала, да все равно русской дурой оставалась. Тут уж ничего не поделаешь. А если вы за Россию беспокоитесь, так родине и со стороны помочь можно. Представятся возможности, не сомневайтесь.
— Убедительно говорите, — прапорщик глянул исподлобья. — Ладно, попробуем эмигрировать. Каким путем предлагается драпать?
— На юг вам нужно подаваться, — сказал Пашка. — Фронты сейчас трудно проскочить. Да и потом как? Из Москвы и Питера нынче до Франций с Англиями путь неблизкий. А на юге Антанта пригрелась, она с буржуями в дружбе. Порты нараспашку. Уж только не знаю, сойдете вы за буржуев или как. Герман у нас и то… обтрепанный. Может, через Одессу попробовать? Там вроде наши удержались, но, видать, ненадолго. Отойдут, белая гвардия город займет. Временно, конечно. Но в этот момент вполне можете проскочить. Беляки на радостях союзничков погостить пригласят. Пароходы пойдут. Помозгуйте насчет Одессы.
— Вы подождите пароходы выбирать, — сказала Катя. — Прямо завтра вы что делать собираетесь? На вокзал за билетами идти? А ориентировка на Прота? Да и Герману Олеговичу высовываться не рекомендуется.
— А если на брице своим ходом? — жалобно сказала Вита. — Мне на поезд тоже не хочется.
— Если своим ходом да партизанскими тропами, тут или на серьезный бой нарветесь, или до зимы кочевать будете, — пробормотала Катя. — Через всю Украину да по незнакомым местам? Утопия.
— Вы, Катерина Еорьевна, прямо скажите, шо нам делать, — потребовала Вита. — Що вы с нами как с несмышлеными диточками?
— Логичнее вам к городку относительно спокойному выбраться. Например, к Полтаве. Там без спешки притереться, наладить контакт с аборигенами. Легенду о сиротстве выдумаете, отшлифуете. Вите недурно бы временно поменять национальность. Например, можно гречанкой заделаться. К поэтичной Элладе, насколько я понимаю, у революции и контрреволюции особых претензий пока нет? Да и псевдоказачество на античность всерьез разобидеться еще не успело в связи с недостатком образования. Вот и цель нарисовалась: Греция, славная сторона, где все есть. Герман Олегович поднапряжется, припомнит курс гимназического греческого. Вита разучит пару мелодичных фраз. Некоторая ископаемость произношения — это даже хорошо. Придаст речи оттенок классичности. Главное, без спешки, осторожненько. Особенно с золотишком.
— То так, — Вита озабоченно пригладила волосы. — Надо ювелира шукать. Они поховалися, но найти можна…
— Вот и думайте, — Катя встала. — А мне пора.
Все вскинули головы.
— То как? — потрясенно спросил Пашка. — И утра не подождешь? Чаю бы спокойно попили…
— Катерине Григорьевне надо идти, — пробормотал Прот, снова глядя в огонь. — У нее приказ и все прочее. Хотя и совершенно напрасна такая спешка…
