Вообще-то, все сложилось не так уж плохо. Будь Катрин в состоянии выбирать, могла бы отдохнуть в неторопливом детском бытии, полном предвкушения новогодних каникул и забавного противостояния с педагогическим составом 583-й школы. Заодно можно было бы получить бесценные сведения о неизвестной ловушке Перехода. Но, увы, когда живешь хаотичным пунктиром, мало что можешь сделать. Да и сведения, которыми не с кем поделиться, представляют ценность лишь для фанатичного теоретика чистой науки. Фанатиком Катрин не была. Была несчастным сержантом, бесправной узницей неразвитого детского тела. С другой стороны… С другой стороны, ломкий пунктир просветлений сознания обрел хотя бы условную ясность. И иногда плененная контрактница отдела «К» ловила себя на обрывке некоего ощущения и понимала, что ей здесь нравится.
Итак — Екатерина Юрьевна Любимова. Год рождения — 1964-й. Русская, образование пять классов (незаконченных) 583-й средней школы г. Москвы. Учащаяся 5-А класса вышеуказанной школы. Член Всесоюзной пионерской организации имени В. И. Ленина — партийный стаж 2 года (неполных). Сложение худощавое, волосы русые, рост и вес — хрен его знает (девочка не помнит). Характер псевдонордический (склонный к терзаниям, фантазиям, необоснованным опасениям и прочему самоедству). Парадоксально болтливая и одновременно замкнутая личность. Нет, не героиня. В разведку наша Катя пойти определенно побоится (хотя сдуру сигануть в снег с крыши второго этажа — это пожалуйста). Забавная она девчонка, в общем-то.
Идти до школы было буквально три минуты. Катя топала не по тротуару — по тропинке, наискосок пересекая оставшийся на месте снесенных домов пустырь. Снег вокруг лежал белый и пушистый. Катрин, честно говоря, завидовала — в ее времена город таким чистым, морозным благолепием похвастать не мог. Вечная жижа реагентов, автомобильный смог и отвратительные дожди в новогоднюю ночь. Правы были пожилые тетки — раньше и снег был белее, и погоды здоровее.
Двенадцатилетняя «тетка» плелась в школу крайне неохотно. Первым уроком была алгебра, и у Кати с этой математической дисциплиной намечались антагонистические противоречия. Собственно, не столько с алгеброй, сколько с преподавательницей Ниной Георгиевной, по прозвищу Нинель, особой молодой и обладающей ярко выраженными садистскими наклонностями. Алгебра и геометрия (злобные древние сестрицы, подруги мрачного деда Евклида) были ни при чем — такой уж талантливой педагогшей Нинель уродилась. Но пятикласснице Кате садизм, как, впрочем, и другие половые извращения, был, к счастью, пока неведом.
Вот возьму и не пойду. Погуляю, потом дома посижу. Мама все равно на работе будет. Если соседи что скажут, совру, будто физкультуру отменили. По алгебре Нинель, что так, что этак, все равно двойку влепит.
«Еще чего, — прервала упаднические мысли Катрин, — потаскаешься по улицам с дурацким портфелем, сопли как минимум заработаешь. И соседи маме „стуканут“ наверняка. А уж Нинель-то на радостях весь дневник не замедлит красными разводами вымазать. Ты алгебру на этой неделе уже прогуляла. Вали в школу, там тепло и яблоки. А тут — под минус двадцать. Нашла время по улицам шляться».
Зато грипп не заработаю. В школе многие болеют. Вот бы закрыли на карантин.
«И не мечтай. До каникул неделя осталась. Будут они отчетность эпидемией портить. Шагай. Подумаешь, Нинель какая-то. Если на таких швабр внимание обращать, жить не захочется».
— Гадина она. На каждом уроке пристает—…ответила Катя и спохватилась.
Нельзя сказать, что «напарницы» научились общаться. Никакого разговора, в принципе, случиться не могло. Просто иногда мозг воспринимал сигналы двух личностей практически одновременно, и соседки инстинктивно улавливали «хвосты» эмоций друг дружки. Катрин надеялась, что до клинической шизофрении и диагностируемого раздвоения личности «сожительство» тезок все-таки не доведет. Очень будет обидно закончить свои дни в психушке. Впрочем, пока такая опасность не угрожала. Наслоения происходили лишь тогда, когда младшая Катя была совершенно спокойна, спала, дремала или глубоко о чем-то задумывалась. Вот и сейчас девчонка испугалась, и Катрин немедленно соскользнула в ничто, в коем и пребывала большую часть своего здешнего (временного? безвременного?) существования.
* * *
На сей раз выбралась на свет божий (застойный, брежневский) Катрин довольно скоро. Урок закончился, одноклассники с шумом и гамом вылетали за дверь. Убитая горем Катя стояла возле учительского стола.
— Ну что, Любимова, делать будем? — Нинель закрыла дневник со свежевыведенной «парой» и сладострастно погладила полиэтиленовую обложку. — Полагаю, в четверти у тебя получится крепкая и уверенная двойка. Следующая четверть, третья, — решающая. Стыдно девочке на второй год оставаться, а, Любимова? Я понимаю, у тебя травма головы была, это сразу заметно. Но, между нами, ты ведь и раньше не блистала. Слабоумием страдаем, а, Любимова? Простейшее уравнение тебе недоступно? Даже Кузякин поднапрягся и сообразил. Хотела бы я знать, о чем думает твоя мама? Впрочем, мать-одиночка, я понимаю… Меньше по экспедициям ездить нужно, побольше о ребенке заботиться. Ты, Любимова, требуешь контроля, ох как требуешь. Впрочем, что с тобой говорить. Маму твою я вызвала. Попробую побеседовать с нею в последний раз. И о Лесной школе мы с твоей мамой обязательно поговорим. Пора. Огорчаешь ты нас…
По молодому лицу Нины Георгиевны отнюдь не было заметно, что она огорчена. Наоборот, на губах садистски играла удовлетворенная улыбка. Ресницы, подкрашенные дубовой тушью «Ленинградская», лукаво опустились. Сладко тетеньке. Особенно когда малявки вот так носом шмыгают.
По щеке Кати потекла первая слезинка.
Стыдно. Мальчишки смотрят. Прохоров уже ухмыляется.
Катя дернула носиком, пытаясь удержать накатывающие слезы.
— Нина Георгиевна, я исправлю…
«Вот сука! Надо же ребенка так неприкрыто за нервы пощипывать. Бля, фрау Треблинка доморощенная. Видали мы таких. Вот доебалась. Тебе бы десяток самцов, пусть протянули бы так, чтобы перверсии изо рта вместе с зубами повылетали. Гнида, твою… Сегодня могла бы и трояк поставить. Видела ведь, как девчонка у доски изнывала…»
— Исправишь? Ну, попытайся, Любимова, — Нинель склонила голову к плечу, жадно смотрела в залитые слезами зеленые глаза, уже предвкушая следующую экзекуцию. — Но сомневаюсь я, Любимова, очень сомневаюсь. Ну, раз ты просишь… Скажем, в пятницу. Выйдешь к доске. По новой теме спрошу. Договорились? Вдруг хоть одну двойку умудришься закрыть.
«Бля, до пятницы всего два дня. Да еще новая тема. Какая на хер новая, когда тут еще сентябрьские способы решения задач в голове не задержались? Благодетельница, твою харю мандавошью…»
Катя всхлипнула.
По новой теме? Опять двойку вкатит. Прогуляю. Пусть на второй год оставляет.
Катя совсем выпала, и Катрин решительно взяла управление на себя:
— Ой, спасибо, Нина Георгиевна. Я обязательно исправлю. Вы только мне одно решение уравнения покажите. Я на нем застряла, из-за этого все.
