Вода текла медленно, тягучая, словно глицерин или передержанная в морозилке водка, она сделалась непрозрачно-черной и схватывалась крупинками, как лужи в ноябре. Внезапно выглянувшее солнце не могло пробить ледяную кашу, блики прыгали по поверхности. Изумленный, я задрал голову: тучи исчезли, рассеялись. Небо было бездонно-голубым, ледяным, прозрачным, и кристаллики льда танцевали, посверкивая, вокруг меня.
Только тут пришел холод. Зубы выбили замысловатую дробь, и, хуже того, судорогой схватило правую ногу – от стопы до бедра. Я взвыл и чуть не упал, но успел заметить: Май выловил Искру и теперь тянул ее за собой, закинув руку сестры через свое плечо и поддерживая девушку за талию. Пригоршня тоже чапает. Медленно, но продвигается к врагу, а я тут корчусь, пытаясь, как учили на плаванье в школе, согнуть ногу в колене и потянуть себя за большой палец…
На этот раз ветер не налетел порывом. Он просто начался, и с каждой секундой мощь его возрастала. Лицо покрылось ледяной коркой, обледеневшие иглы сосен стучали, как мои зубы, солнце слепило – яростное, негреющее…
Сизый пробился раньше диких и поддержал меня, отключив боль. Я снова был марионеткой в дружеских руках, но хотя бы мог двигаться, пусть и не быстро.
Пригоршня почти выбрался, когда дикие пришли в себя и ударили. Мы с Никитой слишком замерзли, чтобы сопротивляться, и продержались, даже при помощи манипуляторов, несколько секунд. Мая же сломали сразу: он выпрямился и зашагал к мучителям, послушно и неестественно.
…Догнать этого здоровенного урода и прикончить. А какого хрена он?! Ненавижу! Всегда ненавидел. И завидовал. Но скрывал. И он же меня ненавидит. Но скрывает. Было вместе удобно, теперь стану один. Одному достанется больше…
Сизый словно дал мне подзатыльник, и чужие мысли отодвинулись. Огромных усилий стоило не запаниковать: я на полном серьезе ХОТЕЛ убить Никиту. Ненавидел и завидовал, и мечтал расправиться. Черт, вот оно как бывает, когда тебе внушают что-нибудь: чужие и чуждые мысли принимаешь за свои. Никита обернулся, внимательно посмотрел на меня и остановился. Упер руки в боки. Подмигнул. Пальцы его нервно поигрывали на кобуре. Он тоже под контролем…
…
что, козел, думаешь, убьешь меня? Снайпер-фигайпер, ВДВ, весь из себя крутой? Ты, может, и смелый, и сильный, зато я – умный. И я тебя разделаю, как тузик – грелку…
Боль в ногах. Я зашипел, завертелся на месте, не вполне понимая, что происходит, но сосредоточенный на судорогах больше, чем на мыслях. Пригоршня тоже дернулся, взгляд его стал осмысленным, и он успел крикнуть:
– Андрюха, это не я!
Глаза Никиты снова помутнели, спина распрямилась, и он застыл ковбоем из паршивого вестерна – не чувствуя, что ноги вмораживает в застывающую реку, что ветер лупит по морде, и не понимая: я – его друг и напарник…
…
какой – напарник? Второй номер, возомнивший себя первым. Паршивца надо проучить. Слишком много на себя берет. Звезду поймал. А напарника найду нового, послушного…
Я был уже близко, меня интересовал способ, которым Пригоршню можно убить – максимально эффективно и безопасно для себя, любимого. Дуэль на пистолетах – безнадежная затея, он меня положит.
– Эй, Пригоршня! – крикнул я. – Как насчет оставить пукалку в покое и достать ножичек? Выйдем на траву, посмотрим, кто ловчее.
– Что, кирпич отложил? – обрадовался Пригоршня. – Думаешь, я на ножах тебя не убью, задохлика? Да я таких ботанов, как ты, пачками еще в школе колотил!
Есть чем похвастаться – в детстве бил слабых. Но сейчас-то он не на того напал!
Мы двинулись к берегу. Ноги приходилось выдирать, будто из топи, но, слишком занятые предвкушением драки, мы не обращали на это внимания. Иногда что-то пыталось помешать, но я отмахивался от сомнений, как и от всего окружающего мира: вот убью Пригоршню, тогда осмотрюсь, а сейчас – все равно, не отвлекайся.
Трава хрустела под ногами – внезапное похолодание сделало ее ломкой. Мы с Пригоршней остановились. Он снял куртку, оставшись в рубахе, я тоже скинул верхнюю одежду. Вообще достаточно майки, больше ничего не нужно. Солнце слепило, не давая разглядеть лицо моего бывшего друга, а ныне – смертельного врага.
Ничего. Я прищурился. Ничего… Я его обдурю. Его просто перехитрить, он слишком туп, чтобы со мной тягаться.
Пригоршня вытащил свой тесак. Мне в руку удобно лег «Пентагон». Настал момент истины, настал миг, которого я ждал долгие годы нашего так называемого сотрудничества!
Никита, улыбаясь, принял стойку, и тут улыбка сползла с лица моего врага, а спустя долю секунды и я почувствовал тьму бездонного отчаяния: дикие убрались из мыслей, оставив под контролем тело. Им не интересно было и дальше заставлять меня считать Никиту врагом. Не интересно заставлять нас ненавидеть друг друга: мы вышли на берег.
– Никита, – оказывается, я мог говорить, – давай хотя бы попробуем сделать это быстро.
– Я бы с радостью, но, видишь, только болтать и могу, – он криво усмехнулся, – а эти садисты, боюсь, быстро нас убивать не будут.
Мы медленно пошли по кругу, держа ножи и готовясь атаковать, как только партнер раскроется.
– Ты, это… – сказал Никита. – Ты, главное, осознай, что сам всю эту гадость не думал, ее за тебя придумали. Мне такого наплели – в жизни бы не поверил, если бы в мозги не забрались.
А ведь он прав, шевелится в совести червячок сомнения: правда ли так беспочвенна вспыхнувшая ненависть? Вдруг ты, Андрюха, завидуешь Пригоршне, пусть и не отдаешь себе в этом отчета? Вроде нет, и Никита совершенно прав: нам просто забрались в мозги.
Обидно умирать из-за ерунды, но еще обиднее – убивать единственного друга.
Никита сделал выпад, я чудом увернулся. Это не помешало бы нам вести беседу, если б мы захотели продолжить – тело действовало отдельно от воли. Лишь бы Никита не раскрылся, не подставился под «мой» удар: не хочу я его убивать, лучше уж самому сдохнуть.
Никита вдруг неловко развернулся вокруг своей оси и рухнул на колени. Затряс головой. Мое тело рвануло к нему, примеряясь, как бы половчее ударить в шею…
Но дикого вышибло из моего мозга. Я потерял равновесие тут же: отмерзшие конечности отказывались служить дальше. Не в состоянии сделать ни шагу, кулем рухнул на траву и уставился в небо. Вскоре надо мной склонилось встревоженное знакомое лицо.
– Ты как, Химик? – спросила Искра. – Представляешь, я очухалась, а братишка стоит столбом и смотрит, как вы с Никитой друг друга убиваете. И эти шестеро… пялятся. Ну, я пистолет взяла, сзади зашла и четверых положила. А двое почему-то… – Она повела плечами. – В общем, они замерли. Но я все равно застрелила их.
– Как… Остальные?
– Хотя бы не валяются, – раздался голос справа.
Я с трудом повернул голову: Никита сидел на земле и счастливо улыбался во весь рот.
– Сдается мне, – продолжил он, – что замершие дикие – дело рук наших друзей. Давай-ка их позовем, у них, между прочим, наша сухая одежда. И все для костра. И еда.
