Было известно, что она обладала таким темпераментом, что любовники менялись на ложе называемой баронессы с удивительной быстротой. Барон уже давно стал рогоносцем, но он был настолько слаб, что за отсутствием сердца продолжал довольствоваться только телом гибельной искусительницы. Она однажды выяснила, что у барона, ее любовника, есть сын от первого брака, который теперь должен быть в расцвете лет, и решила не оттягивать дальше удовольствия отдаться юному наследнику. Но как раз в это время несчастный юноша умирал. Настигнутый какой-то таинственной болезнью, он почти не покидал постели и проводил все время взаперти в своей комнате, прислушиваясь к отдаленным звукам ночных оргий, картины которых тревожили воображение умирающего. Неизвестно вследствие какого доноса какого исповедника, но чудовищное желание МОНАШКИ достигло ушей инквизиции. Не существует земного закона, который мог бы остановить половодье бесчинств этой дочери Сатаны. С другой стороны, не стоило даже думать о спасении ее собственной души, потому что кто бы отвечал за все те души, которые она привела к гибели? Спасать ее было сколь противно морали, столь и бесчеловечно, и абсолютно противоречило порядку Господа на земле. Следовало лишить ее всех средств к спасению, чтобы ее падение стало полным, провоцируя так или иначе, но только косвенно, ее смерть без раскаяния, и сделать из этой смерти ужасный пример для распутников, наставление и урок для колеблющихся и слабых, но самое главное, укрепить веру у других праведных.
Я не гарантирую вам буквальную точность легенды, и весь крайне наивный романтизм этой истории, но вот как происходили события дальше.
Священник, который служил черные мессы баронессе, но все же не порывал с Церковью (впрочем, он и был ее посланцем, верным и тайным), задумал внушить барону спасительный страх перед кончиной, возможно уже близкой, и он наполовину было преуспел. Барон решил запретить кому бы то ни было приближаться к своему умирающему сыну, затем, когда тот скончался, он во всеуслышанье объявил о его скором выздоровлении. Тем временем в монастырях всей Европы терпеливо старались отыскать высокого и сильного послушника, достаточно красивого и, насколько это возможно, похожего на покойного. Папа освободил его от обета, предписал совершить грех во имя Церкви и спасения справедливости, и его отпустили из монастыря.
Под покровом ночи его провели в замок Линденберг, затем, во время одной из ночных оргий, барон представил его гостям как своего сына, но не как выздоровевшего, но как воскресшего. Произошло то, что и предполагалось, баронесса тут же загорелась желанием, и все свершилось, как и следовало ожидать.
Но лжебаронет, бывший послушник, на мгновенье обезумев от внезапного взрыва своих чувств, взял себя в руки. Он поддерживал свою соучастницу в состоянии опьянения так долго, как это было необходимо для его планов. Баронесса, среди окружавших ее предметов роскоши, не принадлежавших ей, была, в сущности, сожительницей, и она горела желанием официально закрепить свое положение в поместье Линденберг.
Что касается баронета, то он в конце концов принял свою роль всерьез, стал считать себя действительно сыном барона, но, пока его отец жил, он был ничем, и тогда он направил весь свой ум, всю изворотливость на то, чтобы подсказать баронессе идею необходимости преступления, чтобы им обоим утвердиться в своих правах во владении имуществом отца, и внушить ей, что эта мысль понемногу зреет у обоих.
Он назначил ей свидание пятого мая, в полночь, в местечке, называемом «Дыра Линденберга», и стал поджидать ее там с несколькими вооруженными друзьями. Она должна была привести туда своего любовника, которого они собирались заколоть, спрятать его труп, затем, под масками, с оружием, вернуться в замок, ворваться в пиршественный зал и запугать гостей. Через некоторое время, когда немного утихнут ужасы этой резни и воспоминания о ней несколько сгладятся, баронесса и баронет, став законными наследниками отца и обладателями его титула, торжественно утвердятся как супруги во владениях Линденберга.
Одевшись монашкой, вооруженная кинжалом и с фонарем, который она держала высоко над головой, чтобы освещать дорогу, Беатрис в назначенный час подошла к пещере, где спрятались убийцы.
Она пропустила вперед своего несчастного супруга, у которого, я уж не знаю, с помощью какого снадобья, был совершенно отнят разум. Он двигался как заведенный и, повинуясь невесть какому импульсу, вдруг стал хохотать во все горло. Реакция оказалась мгновенной: баронессу, следующую за ним, стало трясти от этого смеха, и резким сильным движением она трижды погрузила кинжал ему в сердце. Он упал с улыбкой на губах. МОНАШКА не сдвинулась с места, она спокойно смотрела на своего нового любовника, который, не колеблясь, как бы исполняя давно и хорошо выученную роль, взял кинжал из рук монашки и, в свою очередь, трижды вонзил его в ее сердце. Затем, отбросив его и вытерев руки о белый монашеский покров, убежал, не оглядываясь.
Когда колдун закончил свой рассказ, первые лучи поднимающегося солнца уже вливались в комнату.
— Нет необходимости добавлять к этому что-нибудь еще, — сказал он, поднимаясь. — Теперь в ваших руках все нити этой необыкновенной истории, и вам не составит труда восстановить ее во всей полноте. А моя миссия на этом завершается, время, отпущенное мне, заканчивается, и уже никакая сила, ни божественная, ни человеческая, не смогут меня здесь удержать ни на один лишний день.
Замолчав, он большими шагами направился к двери. Я вскочил и бросился было за ним, но не без мучительного недоумения заметил, что, схватив край его одежды, я на самом деле не держу в руках ничего и тем не менее мне сопротивлялось нечто вполне ощутимое.
— Ради Бога! — обратился я к нему. — Любопытство, которое вы только что утолили, породило другое, если так можно сказать, более мощное, и это касается вас. Кому я обязан своим неожиданным спасением, возвращением жизни, покоя, сна, здоровья? Кто вы? Вы говорите о событиях, затерянных в глубине веков, о событиях тайных, о которых могли знать только их участники или сам Господь Бог, а вы говорите о них так, словно вы были там. Мой покой никогда не будет полным, если вы не дадите мне ключа от этой новой тайны.
— Потерпите еще несколько часов, — ответил он, — и завтра до полудня тучи, которые еще закрывают эту историю, рассеются навсегда.
И на этом он меня оставил. Назавтра я поднялся очень рано, в предвкушении новых радостей от встречи с необыкновенным незнакомцем, но почти в полдень с совершенно растерянным видом в мою комнату вошел Теодор и сказал, что он видел колдуна, галопом мчащегося по дороге прочь от Регенсбурга, когда солнце еще едва всходило.
С этого дня здоровье мое стало поправляться с удивительной быстротой. ОКРОВАВЛЕННАЯ МОНАШКА больше не возобновляла своих визитов, и вскоре я смог вернуться в замок Линденберг, где барон встретил меня как родного сына. Я с тоской отметил, что ни время, ни расстояние ничуть не уменьшили преступных чувств Родольфы. Из-за всех перенесенных страданий, главной причиной которых я считал ее, между нами разверзлась пропасть, которую ничто отныне не сможет уничтожить.
Не без содрогания я отыскал скелет Беатрис в том самом месте, которое она мне указала, и, забрав его с собой, поспешил вернуться в Испанию. Останки Беатрис заняли в фамильном склепе место, которое им предназначалось, тридцать месс были прочитаны, и больше ничто не мешало мне заняться поисками следов несчастной Агнес.
