На следующий день, когда начало смеркаться, Гарольд и пять его телохранителей первыми прибыли к месту сбора. Отсюда, с вершины холма, он видел лагерь нормандцев примерно в шести милях внизу, к северу от маленького города и гавани. Он убедился, что земляная насыпь и стены наскоро сложенного замка уже поднялись над окрестными полями и болотами, заслоняя мачты стоявших в порту кораблей. Солнечный свет играл на поверхности моря, обращая свинец, каким вода казалась под серыми тучами, в золото. Сильный ветер развевал полотнища с золотым драконом и Воителем Керна; люди, истекавшие потом после двенадцати часов непрерывной скачки, начинали дрожать от холода.
Уолт тоже поглядел вниз, на нормандцев и море, потом оглянулся на лес, через который они только что проехали. Оттуда показалась длинная цепочка воинов, наконечники копий и шлемы ярко сверкали, ровный шорох и свист сопровождал их движение, в него врывался пронзительный скрип тележных колес. Потом Уолт посмотрел на яблоню.
Кору и ветви дерева покрывал серый лишайник, рассыпавшийся в труху при малейшем прикосновении. На изогнутых сучьях еще держалось с десяток мелких, сморщенных и изъеденных червями плодов. Видимо, в то долгое, холодное и засушливое лето яблоне не хватило воды, корни ее тщетно пытались нащупать хоть каплю влаги в известковой почве. Дерево умерло.
Глава пятьдесят четвертая
К семи часам утра стало ясно, что Вильгельм решился атаковать. Разведчики, посланные в нормандский лагерь, вернулись с донесением, что неприятель вооружается и строится. Вскоре англичане увидели над дорогой облако пыли. Гарольд выстроил линию обороны: она занимала весь гребень холма от одной лощины до другой, от ручья до леса; длина ее составляла тысячу ярдов. Дружинники стояли в четыре ряда, на достаточном расстоянии друг от друга, чтобы свободно орудовать боевым топором или мечом, между ними оставались зазоры, сквозь которые лучники из ополчения могли выбежать вперед и, выпустив стрелы, снова укрыться за спинами дружинников. Даффид и Уолт с помощью Рипа, Шира и Тимора вырыли возле седой яблони ямы в твердой известковой почве и укрепили в них древки знамен. В этой битве понадобятся обе руки.
Гарольд подозвал своих братьев и отдал последние распоряжения. Они будут биться в открытом строю, если только Вильгельм не сосредоточит удар в одном месте, направив туда множество тяжеловооруженных воинов. В таком случае, а также при нападении конницы, дружинникам следует применить обычную тактику: сдвинуть щиты, образовав непреодолимый заслон. Нечего бояться рыцарей, говорил король, лошади не решатся прыгать через ограду из щитов, а как только всадники приблизятся вплотную, можно разделаться сперва с лошадьми, а затем с седоками.
– Опасаться следует лишь одного, – сказал Гарольд в заключение, – а именно превосходящих сил противника. Однако, чтобы удержать позиции наверху, вполне достаточно тех людей, которыми мы располагаем, и три тысячи справятся с этой задачей не хуже, чем десять. Но помните: только этот гребень, этот холм защищают нас. Если вы стронетесь с места, не важно, вперед или назад, всему конец. Вот вам последний приказ: стоять стеной! Стоять намертво!
Он обнял братьев, пожал им руки и отошел. Что-то особенное чувствовалось и в голосе Гарольда, и в его движениях, когда он надевал шлем и кольчугу. Потом он попросил Уолта пристегнуть ворот кольчуги к нижней части шлема, дотронулся до золотого ободка, помолчал немного и усмехнулся:
– Ровно сидит?
– Да, – ответил Уолт.
– Вот и хорошо. – Он глубоко вздохнул, шлепнул одной кожаной рукавицей о другую. – Что ж, пошли.
Нормандцы находились уже в полумиле от нас. В авангарде шли лучники, а основная часть войска построилась сомкнутыми рядами, пешие впереди, за ними рыцари на конях. В таком порядке три колонны нормандцев начали восхождение на гору. Англичане легко распознали Вильгельма: он превосходил ростом большинство бойцов в обеих армиях, долговязая тощая фигура кренилась вправо и влево. Герцог объезжал на огромном черном жеребце своих людей, постоянно сбиваясь с рыси на галоп. Реял штандарт со львом, десяток телохранителей едва поспевали за своим господином. Даже на таком расстоянии слышался пронзительный голос, почти визг: опять построились не в том порядке, ровнее, еще ровнее! В точности выполнять приказы! С вершины горы можно было различить и белое с золотом папское знамя, и даже висевший на шее герцога ковчежец с мощами, теми самыми, на которых Гарольд принес опрометчивую клятву.
Нормандцы пошли в атаку, лучники и легковооруженные воины прикрывали движение главных сил. Гарольд распорядился, чтобы английские ополченцы выбежали вперед и потеснили вражеских лучников. В этот момент из рядов нормандцев вырвался какой-то нелепо подпрыгивавший человек в пурпурном плаще менестреля, с черной бородой и почти лысой макушкой. В руках у него была небольшая гитара:
Paien s’adubent desobsercs sarazineis
Tuit li plusur en sunt dublez en treis
Lacent lor elmes mult bons sarraguzeis
Ceignente spees del’acer vianeis...
На лаврах всех сарацинские брони,
А у иных юшман проложен втрое.
На голове шелом из Сарагосы,
Меч при боку из вьенской стали доброй...
[93]
– Это был Тайлефер?
– Да, это был он.
На певца обрушился град стрел и камней, кровь заструилась по лицу, и он осел на землю. Передние ряды нормандцев прошли по нему, и больше Тайлефера никто не видел, пока мы не наткнулись на него у стен Никеи, где он потешал толпу, зарабатывая себе на хлеб насущный.
Около тысячи ополченцев просочились сквозь наши ряды. В руках, в мешках и кожаных петлях, притороченных к поясу, были метательные снаряды: маленькие топорики, камни, насаженные на короткую рукоять, обычные камни без рукояти – ополченцы взяли столько, сколько смогли унести. Нормандские лучники оказались бессильны, им приходилось стрелять снизу вверх, их стрелы теряли скорость и могли разве что оцарапать руку, шею или бедро, к тому же стреляли лучники вразнобой, так что наши вполне успевали уклониться от стрел. Англичане же бросали свои камни и топоры сверху вниз, подступая все ближе, многих лучников они сбили с ног, прочих заставили отступить, спрятаться за спины тяжеловооруженных воинов.
Справиться с этими было труднее: укрытые щитами в форме листа, стальными шлемами, длинными кольчугами, они медленно, но неуклонно продвигались вперед, и хотя в некоторых из них тоже угодили метательные снаряды, ни стрелы, ни град камней их не остановили. Ополчение отступило, соблюдая должный порядок, а если кто и припустил со всех ног, то не от страха, а от радости, что маневр удался. И тут мы, дружинники, телохранители, обнажили мечи, сдвинули щиты и, набрав в легкие побольше воздуха, приняли бой.
Первая атака, когда копье прощупывает твою броню, первый удар, когда меч обрушивается на край твоего щита, и металлический скрежет, когда лезвие твоего меча или топора врезается в кольчугу под ребрами противника и ты видишь, как лицо его искажается яростью и болью и кровь хлещет из разрубленного бока – все это бьет по тебе, поражая душу и тело. Вдруг понимаешь: да этот ублюдок хочет меня прикончить! – а помешать ему можно только убив его, и он валится на бок, но за ним появляется следующий.
