Англичане и нормандцы сошлись лицом к лицу, бой превратился во множество отдельных поединков. Во время сражения одно единоборство затягивается, другое заканчивается быстрее, приходится все время немного смещаться: твой противник падает, и ты можешь помочь соседу, твой сосед падает, и тебе приходится иметь дело сразу с двумя противниками. Каждый воин пускает в ход оружие, которым лучше владеет: топор, меч, булаву, напрягает все силы, старается скрыть от недруга свою слабость, свои уязвимые места. Те, кто крупнее телом, полагаются на свой щит и на силу удара; те, кто помельче, как Даффид и Тимор, больше рассчитывают на проворство и ловкость. Когда силы противников примерно равны, победа, как правило, достается тем, кто занял более выгодную позицию, кто лучше подготовился и искуснее владеет оружием, у кого крепче доспехи. Вскоре мы почувствовали, как давит на спину и плечи тяжесть кольчуги, как сотрясается тело от все новых ударов, отраженных щитом или мечом; внутри все горело, несмотря на прохладный день, томили голод и жажда. Еще бы, нормандцы-то две недели отдыхали и отъедались после высадки, а мы недавно выдержали бой при Стэмфорде и дважды прошли чуть ли не всю Англию из конца в конец.
Наконец трубы дали сигнал к отступлению, атака захлебнулась. В пылу битвы некоторые дружинники испустили победный клич и, сломав ряды, бросились преследовать отступавших, но Гарольд грозно окликнул их. Почти все вспомнили первоначальный наказ и возвратились. Даже самые лихие, увидев, что остались в одиночестве, остановились, осыпая врага оскорблениями и поднятыми с земли камнями, а потом тоже вернулись в строй.
Стоя под яблоней, у своих знамен, Гарольд пытался оценить положение. Справа и слева еще возвышались, не дрогнув, штандарты его братьев, склон горы был усыпан мертвыми и умирающими, и большинство составляли нормандцы. Наше войско почти не поредело. Обернувшись в сторону леса, Гарольд увидел спешивший на подмогу отряд: около сотни дружинников из Мерсии и вдвое больше ополченцев с тесаками на плечах, с круглыми щитами за спиной. Гарольд снова посмотрел вниз, на нормандскую армию, и улыбнулся. Если повезет, к полудню или чуть позже наши силы сравняются и даже превзойдут силы противника.
Я тоже сделал смотр: после гибели Ульфрика я остался старшим из телохранителей. Даффид лежал на земле, Тимор склонился над ним, пытаясь перевязать ему лицо. Скверный удар, щека разрублена до кости. Рипу сломали руку, Шир только что вернулся из задних рядов, проводив брата в арьергард. Моей правой руке тоже здорово досталось, то ли сильный ушиб, то ли рана, под кольчугой не разберешь. Рука ныла нестерпимо, но пока еще действовала, и я знал, что в пылу схватки и думать позабуду о боли. Зато мы остались в живых, и самое главное – был цел и невредим наш вождь, наш господин, наш король.
Вновь запели трубы, и на этот раз у подножия холма собрались всадники. На копьях у них развевались узкие полоски флажков, шлемы казались черными на фоне сиявшего вдалеке моря, копыта коней выбивали из дерна осколки кремня, звенела упряжь, кони храпели, ржали, вторя зову трубы. Гарольд и его братья на левом и правом флангах приказали дружинникам перестроиться в два ряда. Передний ряд сдвинул щиты так, чтобы края их сомкнулись и образовали прочную стену длиной в восемьсот ярдов. Оставшиеся во втором ряду были готовы закрыть собой брешь в этой живой стене, коли погибнет кто-нибудь из товарищей, или вступить в схватку с рыцарем, сумевшим прорваться сквозь первый ряд защитников.
Герцог Вильгельм самолично вел нормандцев в бой, над забралом его шлема поблескивал золотой ободок, рядом мелькало алое полотнище с золотым львом и бело-золотое папское знамя. Вслед за герцогом двинулся в атаку отряд конницы, три ряда всадников по сто пятьдесят воинов в каждом. Они продвигались размеренной рысью, соблюдая строй. Чуть позади них выступили еще два таких же отряда, прикрывавшие центр с флангов, и земля задрожала от топота копыт.
Наших охватила тревога: мало кому доводилось сражаться со всадниками. Хотя Гарольд перед сражением предупредил, какой тактики следует придерживаться, и, слушая его, мы верили, что этот план сработает, на миг мы утратили мужество. Боевые кони оказались куда крупнее, чем мы себе представляли, по большей части гнедые и вороные лоснящиеся жеребцы-четырехлетки, на несколько ладоней выше тех лошадок, которыми мы пользовались для охоты и больших переходов.
С расстояния в двадцать ярдов нормандцы метнули в нас копья. Они целились поверх голов, и копья перелетели через наши щиты, не причинив особого вреда; это потом валявшиеся под ногами длинные шесты стали мешать нам, то и дело попадая под ноги. Выхватив мечи и булавы (Вильгельм орудовал шипастой булавой длиной в добрый ярд), рыцари пустили коней в галоп и со страшным грохотом и воплем помчались вперед, преодолев последние разделявшие нас ярды. Хотелось бежать без оглядки от несущейся лавины коней и железа, но мы устояли и стена щитов не дрогнула. Едва доскакав до первого ряда дружинников, лошади повернули головы, не желая тыкаться мордами в мечи, но со злобным ржанием напирали на нас плечами и боками, а рыцари наносили удар за ударом по нашим шлемам и верхней кромке щитов – сидя в седле, они были выше пешего строя.
Кое-где им удалось прорвать оборону – здесь щит подался вперед, там воин опрокинулся навзничь, кровь хлынула из разрубленной головы. Но стоило рыцарю направить своего огромного тяжелого жеребца в открывшийся просвет, сразу слышался крик: «Убейте животное, потом человека, сперва лошадь, потом всадника!»
Это оказалось не так-то просто, хотя лошадей и не защищала броня. Мы вонзали мечи им в бока и шеи, рубили топорами ноги, но своими тяжелыми копытами кони наносили нам почти такой же ущерб, как всадники, которых мы пытались столкнуть с седла. Тогда закованный в доспехи рыцарь валился наземь беспомощной грудой, разбиваясь под тяжестью собственного вооружения. Иной раз спешенному воину удавалось подняться и даже прорваться через вторую линию обороны, но там на него набрасывались ополченцы, пятеро, шестеро на одного, ловко уклоняясь от меча или булавы, хватали супостата за колени, за шею, валили наземь, перерезали горло ножом, а если рыцарь успевал особенно обозлить мужиков, они рассекали кольчугу и добирались до гениталий.
Передний наш ряд еще держался, но мы несли тяжелые потери, за смерть каждого рыцаря расплачиваясь гибелью троих, а то и четверых англичан. Под Вильгельмом убили коня, наши таны и дружинники обступили его кольцом. Это происходило в нескольких ярдах от штандартов Гарольда, так близко эти двое сошлись в сражении только раз. На миг их взгляды встретились, повисло ледяное молчание, а потом, яростно вопя, размахивая своей чудовищной булавой, Вильгельм проложил себе путь, оставляя позади разбитые черепа и переломанные ребра. Ни царапины на нем не было, он был забрызган чужой кровью. В числе прочих он уложил и Шира из Торнинг-Хилла.
Двадцать минут спустя снова запели трубы, и нормандские всадники отступили. Мы смеялись над ними – увы, преждевременно. Они всего-навсего дали передышку утомленным коням и бойцам. Почти сразу же всадников сменили пехотинцы, но на этот раз Гарольд приказал дружине оставаться на месте, сомкнув щиты, а против стены щитов пехотинцы ничего поделать не могут. Зато они выиграли время; рыцари перевели дух, а многие сменили лошадей.
