Наконец, в-пятых, так называемые «фримены», свободные люди Англии. В сущности, свободны все, кроме рабов. Правда, многие поступились своим крошечным семейным наделом в обмен на защиту и покровительство могущественного вельможи. В любом случае крестьяне обязаны расплачиваться с лордом и с Церковью многими часами изнурительного труда. Даже те, кто имеет собственную землю – один гайд или два, – тоже работают на владельца манора дважды в неделю, а то и больше, платят десятину Церкви, подлежат призыву в ополчение, крестьянское войско, которое король собирает при необходимости. Тем не менее эта самая многочисленная категория населения именует себя «свободными людьми».
– Свободными? Как же это – арендаторы, издольщики, слуги, крепостные – все свободные?
– Да. Более того, они настаивают на своем праве переходить с одного места на другое, выбирать себе хозяина и усадьбу.
В часы этих ночных бесед Эдуард не раз говорил себе, что в Нормандии порядка куда больше.
Глава четырнадцатая
Эдуард многому научился от Тостига, но немало узнал и на собственном опыте. Далеко не все, что он узнал, пришлось ему по вкусу. В праздник Сретенья, второго февраля, прослушав мессу в старом соборе – по недавно завезенному из Франции обычаю в этот день праздновалось очищение Девы Марии, принесшей Младенца в Храм, а также освящались свечи на весь год – король вместе с Тостигом, охотниками и четырьмя слугами двинулся в Ромеи и добрался туда вскоре после полудня.
Наутро они поехали в лес и вскоре вспугнули небольшое стадо оленей. Пришпорив лошадей, мужчины устремились в погоню. Копыта глухо стучали по промороженным дубовым листьям, скользили по перегною, в который превратились листья берез. Грачи с криками слетали с голых кустов, на открытых местах разросся падуб, царапавший острыми ветками бока лошадей. Отставший от стада олень свернул направо; ловчий, затрубив в рог, успел пустить больших псов по его следу. Все решили, что охота задалась и вскоре они затравят добычу, но гончак, бежавший первым, внезапно остановился, обнюхал потрескавшуюся от мороза землю, остальные псы присоединились к нему – принюхивались, подвывали, скребли землю лапами и разом ринулись куда-то в сторону, прочь от оленьего следа.
Охотник вернулся к Эдуарду и Тостигу и, коснувшись хлыстом шапки, доложил:
– Они почуяли лиса. Поскачем за ним или отозвать собак?
– Гоните засранца! – крикнул Эдуард, неловко подражая здешней речи. – Рейнар
[42]
по крайней мере заставит нас хорошенько размяться. – Он вонзил шпоры в бока своего гнедого мерина, Тостиг подхлестнул Султана.
Лиса они так и не настигли, лишь разок увидели его издали и то уже на опушке леса: зверь скользнул, словно привидение, по краю старинного торфяного вала, прижавшись белым брюхом к земле, сторожко задрав хвост, мелькнул на фоне серого неба среди крохотных снежинок, роившихся в воздухе, точно летняя мошкара. Сгущался вечерний сумрак, близилась ночь, снег валил все гуще, окутывая промерзшую пашню. Чья-то лошадь споткнулась, едва не сбросив охотника. Ее тут же осмотрели и убедились, что она охромела. Главный ловчий затрубил в свой рог, два пса вернулись, остальные собаки пропали.
– Если не найдем какое-нибудь укрытие, замерзнем до смерти, – предупредил своих спутников Эдуард.
– Там впереди какая-то деревенька или усадьба. – Тостиг указывал рукой вперед, на дома по ту сторону ржаного поля. Смеркалось, и за полмили трудно было что-то разглядеть. Мелькали красные вспышки, видимо факелы, и вдруг взметнулся язык изжелта-оранжевого пламени – словно огромная роза расцвела в темном небе.
– Что это? – спросил Эдуард.
– Сретенье, – ответил главный ловчий. – Люди снимают все ветки, которыми украшали дома к Рождеству, и сжигают их, убирают все начисто.
– Сретенье было вчера.
– Масленица?
– Масленица в конце месяца.
Охотник, облизнув губы, проворчал что-то насчет невежественных крестьян и путаницы в календаре.
Они спустились по травянистому откосу и проехали через низкорослый яблоневый и грушевый сад. Позади всех конюх вел охромевшую лошадь. К ограде манора примыкали убогие хижины бедноты, а дальше тянулись поделенные на полосы поля и маленькие заплаты огородов. За оградой подымались стены господского дома и виднелись крыши трех флигелей. Несомненно, там были и пристройки поменьше для прислуги, конюшни и сараи.
Рассмотреть усадьбу мешала пелена огня: у ворот был разложен огромный костер. В этом селении, как и в большинстве английских деревень, перед главным входом в усадьбу оставался свободный участок земли, отведенный для игрищ и гуляний. Мужчины и женщины, окружив костер, дружно подбрасывали в него ветви тиса и остролиста. Ветви мгновенно вспыхивали и трещали, их срезали шесть недель назад, и они успели просохнуть. Искры взлетали над головами людей, кружились в застывшем воздухе среди снежинок, довершая контраст холода и жара, тьмы и света. Была и музыка: пара барабанов выбивала дробь, завывали дудки, порой к ним присоединялся рог. Приблизившись, всадники увидели, что люди не только подбрасывают хворост в огонь, но и носятся вокруг него в исступленном танце.
Внезапно от толпы, обступившей костер, отделилось несколько человек. Держа в руках пучки горящей соломы, они устремились в сад и принялись колотить этими факелами по стволам плодовых деревьев. Когда солома догорела, почерневшие пуки забросили повыше на ветки. Все это были женщины в кое-как подпоясанных шерстяных платьях. Несмотря на холод и разлетавшиеся искры, они бегали босиком или в легких сандалиях. Их пронзительные вопли напугали лошадей, да и кое-кого из всадников тоже.
Женщины опрометью помчались обратно к костру. Эдуард велел своим людям оставаться на месте, подождать, не вернутся ли беглянки, но те вновь затеяли свои дикие игрища, и тогда Эдуард отдал приказ двигаться вперед – медленно, спокойно и быть готовыми ко всему. Наконец их заметили; когда они проехали мимо приземистых круглых крестьянских хижин и добрались до изгороди у господского дома, им навстречу вышли два человека средних лет, выглядевшие вполне пристойно.
Старший (судя по достоинству, с каким он держался, – тан, хозяин усадьбы) спросил, кто они такие и зачем пожаловали.
– Мы охотники, – ответил Эдуард, склоняясь к шее своего жеребца, – из усадьбы Годвина в Винчестере. Собаки погнались за лисой, и мы сбились с дороги.
– Не церковники?
– Нет. Нам нужна еда и кров на ночь. Можем заплатить справедливую цену. Мое имя Эльфрик, это Эрик, мой сын. – Тостиг иронически приподнял бровь, услышав, как его отрекомендовали. – Остальные мои слуги.
– А у них что, нет имени? – проворчал тан (или кто там он был) и не стал называть в ответ свое имя, просто кликнул пару мальчишек, наблюдавших за плясками, и распорядился: – Пристройте их лошадей в конюшне.
Эдуард, Тостиг и все остальные пошли за хозяином в дом. Тостиг все оборачивался посмотреть, как люди скачут через сникавшее пламя.
