– Полагаю, там мы обоняли запахи истинной святости.
Рождество бывает только раз в году. Люди Эдвина и Моркара собрались повеселиться в здании, где еще недавно жили архитекторы, работавшие на строительстве собора. Эрлы уединились за занавесом, отделявшим кабинет главного архитектора от большого зала. Здесь стоял большой стол, на гладкой столешнице так и остался лежать лист пергамента. Чертеж, выполненный черными чернилами, изображал конструкцию северной башни, на верху которой еще предстояло разместить колокола. Тут же лежали и хитроумные приспособления для измерения углов и пара скрепленных концами булавок, с помощью которых вымеряли расстояния на чертеже.
Остались и стулья, их деревянные сиденья и спинки были для мягкости оплетены кожаными ремешками.
Снаружи донесся радостный вопль – прибыла бочка темного эля. Молодой слуга принес братьям кувшин эля и две чаши. Эдвин налил себе эля, выпил, утер редкие усики и откинулся на спинку стула. В комнате было темно, единственным источником света служила пара коптивших свечей. Лицо Эдвина оставалось в тени.
– Нечисто играет, а, Моркар?
– Да.
– Что же нам делать? Мы же не знаем, как он условился с Тостигом. Если что, нас прикончат.
Они уже несколько раз обсуждали это, но наступило время поговорить всерьез.
– Тостиг так просто взял и уехал, бросил тебе Нортумбрию, словно обноски с плеча.
– Говорят, он вдребезги разнес комнату, чуть не набросился на Гарольда.
– Говорят!
– Он забрал с собой дружинников и деньги.
– Все это, вполне возможно, показуха.
– Так что же?
– Я ничего не говорю. Я говорю – возможно. Что, если Гарольд, ставши королем, влезет по нашим спинам на трон, отпихнет нас и скажет – проваливайте?
– Он и Тостиг. Тостиг, эрл Нортумбрии.
– А может, и Мерсии. Гарольд пока что не женился на нашей Элдит. Даже день не назвал.
– Она же страх какая маленькая. Ребенок просто. Ты сказал, ей тринадцать лет, но ей еще только должно исполниться тринадцать. Мне было шесть, когда она родилась.
– Двенадцать, тринадцать, один черт.
– Мама говорит, у нее даже месячные не начались. Эдвин, она еще ребенок.
– Значит, Гарольду повезло. Послушай меня, Моркар. Мы поддержим его в Витане, но пусть сперва назначит день свадьбы. Скажем ему напрямую: ни один человек не придет на его зов из Денло
[71]
, пока он не женится по всем правилам, а если король умрет, так и не подписав этот клочок пергамента, не узаконив твой титул, то пусть Гарольд с этого и начнет свое царствование. А теперь допивай, и пошли спать.
Глава тридцать седьмая
Три дня спустя, около двух часов пополудни, когда бледное солнце с трудом пробивалось сквозь низкие тучи на юго-западной стороне неба, двое всадников выехали из усадьбы Гарольда возле Уолтхэма. В этом имении эрл всегда останавливался, если дела призывали его в Лондон. Пять лет тому назад Гарольд построил здесь небольшую часовню, где хранился кусочек Животворящего Креста. Воздух был морозный, почти ледяной, мелкие снежинки, точно мошка, мелькали перед глазами, под копытами коней хрустел лед. Всадники проехали три мили по восточному берегу речки Ли, оставляя слева опушку Эппинг-Фореста, дубы и почерневший боярышник, приникший к промерзшей земле. Никаких признаков жизни вокруг, разве что двое крестьян, закутанных в шерстяные одежды и шкуры по самые глаза, укладывали хворост на сани да две вороны терзали кроличьи кости, оставленные на берегу реки удачно поохотившейся лисой.
Миновав деревушку Лейтон, всадники по длинному и узкому деревянному мосту перебрались на другой берег реки Ли и поехали по гати через пустошь Хэкни-Маршез. Лошади осторожно нащупывали путь среди кочек, верховые порой обменивались репликами.
– Когда ты женишься на леди Эрике?
– Когда ты покончишь со своими врагами.
Копыта оскальзываются, лошади осторожно ступают по промороженной грязи.
– Не стоит откладывать надолго.
– Я не могу оставить своего господина, когда он нуждается во мне.
Гарольд рассмеялся.
– Так будет до самой моей смерти. Но знаешь, брак дело долгое, а свадьба – быстрое. Напомни мне, где она живет?
– В Шротоне, графство Дорсет. У подножия Хэмблдона, примерно в трех милях от Керна и Воителя. В Долине Белого Оленя.
– Хорошая земля. Очень хорошая.
Путь вел в гору, вокруг селения Ислингтон, с высоты они могли сквозь вечерние сумерки и туман разглядеть дым, как всегда поднимавшийся над Лондоном.
Почувствовав под ногами более ровную дорогу, лошади перешли на рысь и легко побежали под горку, но добравшись до прибрежной равнины с богатой наносной почвой, вновь замедлили бег. Поле, по которому они скакали, успели вспахать, но еще не боронили, комья черной земли тускло блестели над глубокими, заполненными снегом бороздами. В полумиле от Вестминстера они выехали на широкий Стрэнд. Уже почти стемнело, туман над рекой сгущался, всадники едва различали перед собой головы лошадей. Из марева выплыли черные хибарки, окружавшие недавно достроенный собор. Из-за стен, сложенных из плетеного ивняка, отчетливо доносились кашель, вздохи и негромкие разговоры рабочих, солдат, танов и слуг – они заканчивали ужин, перед тем как приняться за огромные кувшины эля.
Тусклые темно-оранжевые лучи сальных свечей и масляных ламп проникали сквозь щели вокруг дверей. В пристройках тихонько мычали коровы, фыркали и топали ногами лошади на конюшне. Стены аббатства, прорезанные высокими черными окнами, замаячили впереди, словно огромный белый призрак. Повернув возле северной башни, Гарольд и его дружинник поскакали прямо на огни, горевшие перед большим домом. Изнутри доносилось жалобное пение монахов, оплакивавших на латыни траву засохшую и цвет увядший. Они приблизились к входу, и тут невидимая рука сорвала с подставки один из факелов и ткнула его прямо в лицо переднему всаднику, так что глаза его, привыкшие к темноте, на миг ослепли.
– Кто идет? Остановитесь и назовите себя.
– Люди короля. Гарольд, эрл Уэссекса, и мой дружинник Уолт. Ну же, Вульфстан, ты меня знаешь.
Гарольд перекинул ногу через седло и спрыгнул наземь, Уолт последовал за ним.
Стражник в полном вооружении подозвал конюха, который взял обеих лошадей за узду и куда-то повел.
– Король спит, – понизив голос предупредил Вульфстан. – Быть может, в последний раз.
