Женщина эта была, конечно, О-Куни. Убив и ограбив Иидзиму Хэйдзаэмона, она вместе со своим любовником Миянобэ Гэндзиро бежала из Эдо к родным в Этиго. Но оказалось, что родных ее там больше нет. Не зная куда деваться, они долго блуждали по тракту Осюдзи, вышли на дорогу Симокайдо и еле живые добрались до Курихаси. Благодаря заботам хозяина харчевни им удалось продержаться еще немного, а затем О-Куни и вовсе опустилась, и тут ее нашел Томодзо. Хитрая и злобная О-Куни сразу поняла, что это скоробогач и из него можно извлечь пользу, поэтому позволила ему склонить себя к любовной связи. А Томодзо в свои сорок с лишним лет вообразил, что эта молодая красавица в него влюбилась, совсем потерял голову и проводил в «Сасая» все ночи напролет.
Между тем его жена О-Минэ места себе не находила от ревности и едва сдерживала себя, стесняясь прислуги. Однажды, заметив погонщика Кюдзо, проходившего мимо лавки со своей лошадью, она окликнула его:
— Эй, Кюдзо, что же это ты проходишь и не заглянешь к нам?
Кюдзо остановился.
— Здравствуй, хозяйка, — сказал он. — Это верно, давно у вас не был. И рад бы заглянуть на минуточку, да вот, видишь, спешу, груз тут надо в одно место отвезти. Нет, никак не могу. Спасибо тебе еще раз за деньги, что дала мне тогда…
— Ладно, ладно, не выдумывай, ты ведь нам все равно что родственник… Может быть, все-таки зайдешь? Я бы тебе чарку поднесла…
— Что, чарку? В таком разе зайду, прошу прощения… — Кюдзо, не мешкая, привязал лошадь возле лавки и с черного хода вошел в комнаты. — Меня теперь все любят, как я есть вроде бы родственник вашему хозяину… Богач он стал с прошлого года, вот я и задираю нос.
О-Минэ завернула в клочок бумаги несколько монет и протянула ему.
— Вот, возьми, — сказала она. — Парень ты хороший, купишь себе что-нибудь.
— Каждый раз я от вас с деньгами, — ухмыльнулся Кюдзо. — Ну, спасибо. Неловко вроде бы, да как не принять, когда от чистого сердца дают… Ого, на ощупь там, кажется, денег немалая толика, глядишь, и на кимоно какое-нибудь достанет… Благодарю покорно.
— Будет тебе, не рассыпайся так, мне даже неловко… Кстати, вот я хочу от тебя кое о чем узнать. Мой хозяин с апреля только и знает, что ночует в «Сасая», говорят, и ты с ним вместе там гуляешь, правда? Ну-ка, расскажи, что у него там такое?
— Ничего я такого не знаю, — сказал Кюдзо.
— Не прикидывайся, — сказала О-Минэ. — Мне все известно.
— Не знаю, что там тебе известно…
— Я говорю об этой бабе в «Сасая», — пояснила О-Минэ. — Да ты не беспокойся, хозяин мне сам вчера во всем признался. И не думай, что я ревную. Я уже старуха, куда уж мне ревновать, я только за хозяина боюсь… Знаешь ведь, какой он у нас славный… Вчера вечером мне все рассказал и сам же над собой смеется. А ты-то все мнешься, упираешься, проходишь мимо и зайти боишься… Эх, ты!
— Вот оно что… — сказал Кюдзо. — Надо же, а хозяин-то мне говорит, молчи, мол, говорит, если ты не проболтаешься, она никогда не узнает… Ну мне что, я и молчу. Зачем, думаю, говорить тебе об этом. Еще обидишься… Жена как-никак… А хозяин, оказывается, сам все рассказал… Вот потеха-то!
— Все рассказал, все как есть… А ты с ним часто ходишь?
— Эта его сучка, она из господских подстилок. Мужа ее зовут, кажись, Гэндзиро, в ногу он раненный и не может ходить. Живут они у дамбы. Она в «Сасая» прислуживает, там хозяин ее послушал, зажалел, она его враз окрутила… Деньги стал ей жаловать. В первый раз дал три медяка, во второй раз два золотых отвалил! Ну, звать ее О-Куни, лет ей, говорят, двадцать семь, собой, конечно, красавица, тебе с нею не срав… В общем, совсем другая, не такая, как ты, господская штучка, гордая, но ничего, хорошенькая бабенка…
— А давно он с ней закрутил, не знаешь? Он говорил вчера, да я запамятовала…
— Со второго апреля, что ли…
— Вот подлец! — вскричала О-Минэ. — Крутил с чужой бабой со второго апреля и мне хоть бы словечко сказал! Бесстыдный негодяй! А я кого ни спрашиваю, ну никто ничего толком не говорит! Ну, спасибо тебе, Кюдзо. Теперь я буду знать!
— Постой, — сказал Кюдзо. — Так хозяин тебе и не говорил ничего?
— Конечно, нет! Что он, дурак, что ли, мне о таких вещах рассказывать?
— Ну, теперь он мне задаст… Он же мне строго-настрого наказывал никому об этом не болтать! Плохо мое дело…
— Да ты-то можешь не беспокоиться, про тебя я ему не скажу…
— Спасибо и на этом… Смотри не проговорись!
Кюдзо ушел. О-Минэ, кипя ревностью, села за работу и стала дожидаться Томодзо. Тот вернулся поздно ночью.
— Эй, Бунскэ! — окликнул он с улицы слугу. — Открывай!
— Добро пожаловать, — сказал Бунскэ. — Входите, пожалуйста.
— Приказчикам лечь спать, живо, — распорядился Томодзо. — Хозяйка легла? — он вошел в комнату. — Ты чего не спишь, О-Минэ? — удивился он. — Перестань ты работать по ночам, это же для здоровья вредно, надо меру знать… Давай-ка пропустим по чарке да завалимся спать. И закусить что-нибудь подай, все равно что…
— А ничего и нет, — резко сказала О-Минэ.
— Принеси хоть соленых овощей…
— Да стоит ли? Что хорошего выпивать дома? Закуски нет, прислуживает старуха жена… Ступай-ка ты лучше в «Сасая».
— В «Сасая», конечно, все что угодно есть, харчевня как-никак… Впрочем, мне много не надо, всего-то выпить чарку на сон грядущий. Поджарь хоть немного морской капусты…
— Закуска что, не в закуске дело. А вот не понравится тебе, кто наливает! Иди в «Сасая», там тебе О-Куни нальет!
— Какая еще О-Куни? Что ты мелешь?
— А чего ты скрываешь? Не надо скрывать! Мне не двадцать лет, скрываться от меня нечего. Мы с тобой уже в годах, так не обижай меня, расскажи все откровенно!
— Что рассказать?
— Про О-Куни. Красивая, говорят, бабенка. Ей двадцать семь, выглядит, говорят, всего на двадцать два или двадцать три. Такая красотка, что я и то влюбилась, а уж как не влюбиться тебе!
— Никак в толк не возьму, о чем ты говоришь… Кстати, погонщик Кюдзо не заходил сегодня?
— Нет, не заходил.
— Послушай, я понимаю, в последнее время я часто отлучаюсь по разным делам, и ты меня подозреваешь… Дело обычное. Но таких вещей ты мне лучше не говори!
— Почему же? Дело твое мужское, развлекайся как хочешь, но я же о тебе забочусь! Ведь муж-то у этой бабы самураишка, это она для него так старается… А ну как он узнает, что тогда? Он же с тобой не знаю что сделает, вот чего я боюсь… Путаешься с этой бабой со второго апреля, и хоть бы слово мне сказал, разве так можно? Брось ты ее!
— Да, я вижу, тебе все известно, — сказал, помолчав, Томодзо. — Ну ладно, я виноват, прости… Я все думал, как бы рассказать тебе, но неловко было… Сама посуди, ну как бы я с серьезным видом мог объявить, что так, мол, и так, обзавелся я полюбовницей… Но ты не беспокойся, я на своем веку погулял немало, видел всякое, из меня много денег не вытянешь, так что все будет в порядке, вот увидишь!
