— Но почему ты хочешь служить именно у самурая? Служба эта действительно тяжелая и строгая!
— В услужении у самурая, ваша милость, — ответил Коскэ, — я надеялся научиться фехтованию.
— Тебе так нравится фехтование? — удивился Иидзима.
Коскэ сказал:
— Мне стало доподлинно известно, что господин Курихаси с улицы Бантс и ваша милость являетесь признанными мастерами старинной школы «синкагэ-рю»
[13]
, и я решил во что бы то ни стало поступить на службу в один из этих домов. Мое желание исполнилось, я стал вашим слугой и возношу благодарность за то, что мои молитвы были услышаны. Я поступил к вам в надежде, что, может быть, ваша милость согласится в свободное время хотя бы понемногу учить меня искусству фехтования. Я надеялся, что в доме есть молодой господин и я, ухаживая за ним, буду наблюдать со стороны за его упражнениями и смогу усвоить хотя бы некоторые выпады. К сожалению, молодого господина не оказалось. Есть всего лишь барышня, дочь вашей милости, жить она изволит в усадьбе в Янагисиме, и ей семнадцать лет. Как хорошо было бы, если бы в доме жил молодой господин! Ведь барышня в доме самурая все равно что навоз!
Иидзима рассмеялся.
— А ты, однако, нахал, — сказал он. — Впрочем, ты прав. Женщина в доме самурая действительно все равно что навоз.
— Простите великодушно, — смущенно сказал Коскэ. — Я забылся и наговорил неприличных слов… Но, ваша милость, скажите, могу ли я надеяться, что вы согласитесь в свободное время, как я сейчас говорил, наставлять меня в фехтовании?
— Видишь ли, — ответил Иидзима, — недавно я получил новую должность, и у меня теперь по горло всяких дел, да и площадки для фехтования у нас нет. Впрочем, как-нибудь на досуге мы займемся… А чем торгует твой дядя?
— Он мне не родной, — сказал Коскэ. — Просто он был поручителем за отца перед хозяином нашего дома и взял меня в племянники.
— Вот как… А сколько лет твоей матушке?
— Матушка оставила меня, когда мне было четыре года. Говорили, что она уехала в Этиго.
— Какая же она бессердечная женщина, — сказал Иидзима.
— Это не совсем так, ваша милость. Ее вынудило к этому дурное поведение отца.
— А отец твой жив?
— Отец умер, — грустно ответил Коскэ. — У меня не было ни братьев, ни других родственников, и позаботиться обо мне было некому. Наш поручитель, господин Ясубэй, взял меня к себе и воспитывал с четырех лет. Он относится ко мне как к родному… А теперь я слуга вашей милости и прошу не оставлять меня своим вниманием…
Из глаз Коскэ закапали слезы. Иидзима Хэйдзаэмон тоже заморгал.
— Ты молодец, — сказал он. — Ты заплакал при одном упоминании о родителях, а ведь в твои годы многие забывают годовщину смерти отца. Ты верен сыновнему долгу. Так что же, отец твой скончался недавно?
— Отец скончался, когда мне было четыре года, ваша милость.
— О, в таком случае ты, наверное, совсем не помнишь своих родителей…
— Совсем не помню, ваша милость. Я узнал о них от дяди, господина Ясубэя, только когда мне исполнилось одиннадцать лет.
— Как же умер твой отец?
— Его зарубили… — начал было Коскэ и вдруг громко разрыдался.
— Вот несчастье, — проговорил Иидзима. — Как это могло случиться?
— Это большое несчастье, ваша милость. Его зарубили восемнадцать лет назад, возле лавки оружейника по имени Фудзимурая Симбэй, что в квартале Хонго.
Иидзима Хэйдзаэмон почувствовал, как что-то кольнуло у него в груди.
— Какого месяца и числа это случилось? — спросил он.
— Мне сказали, что одиннадцатого апреля, ваша милость…
— Имя твоего отца?
— Его звали Курокава Кодзо, раньше он был вассалом господина Коидэ, служил у него в конюших и получал сто пятьдесят коку риса
[14]
в год…
Иидзима был поражен. Все совпадало. Человек, на которого он восемнадцать лет назад поднял руку по какой-то пустяковой причине, был родным отцом этого Коскэ, и бедный парень, ничего не подозревая, поступил в услужение к убийце своего отца! Сердце Иидзимы сжалось, но он не подал вида и промолвил:
— Представляю, как тебе горько все это…
— Да, ваша милость, — сказал Коскэ. — И я хочу отомстить за отца. Но отомстить, не зная фехтования, я не могу, ведь как бы там ни было, врагом моим является доблестный самурай. Вот почему с одиннадцати лет я мечтаю научиться владеть мечом. Я так счастлив, что поступил к вам на службу. Ваша милость, научите меня фехтовать! Под вашим высоким руководством я овладею этим искусством и в смертельной схватке отомщу за убийство родителя!
— Сердце твое верно сыновнему долгу, — проговорил Иидзима. — И я научу тебя владеть мечом. Но послушай, вот ты говоришь, что отомстишь за убийство родителя. А что бы ты стал делать, если бы твой враг появился перед тобой сейчас и объявил: «Я твой враг»? Ведь ты не знаешь его в лицо, и вдобавок он превосходный фехтовальщик.
— Право, не знаю, — ответил Коскэ. — Впрочем, если он появится передо мной, то будь он хоть трижды доблестный самурай, я брошусь на него и перегрызу ему горло!
— Горячий же ты парень, — усмехнулся Иидзима. — Ну хорошо, успокойся. Когда ты узнаешь, кто твой враг, я, Иидзима, сам помогу тебе отомстить. А пока крепись и служи мне верно.
— Ваша милость сами поможете мне отомстить? — вскричал Коскэ. — Как мне благодарить вас? С вашей помощью я справлюсь с десятком врагов! О, спасибо вам, спасибо!
«Бедняга, как ты обрадовался, что я помогу тебе отомстить», — подумал Иидзима Хэйдзаэмон. Пораженный таким примером верности сыновнему долгу, он твердо решил при случае открыться Коскэ и дать ему убить себя. Это решение он отныне постоянно носил в своем сердце.
Глава 4
Итак, Хагивара Синдзабуро вместе с Ямамото Сидзё ходил в Камэидо любоваться цветущими сливами, на обратном пути они зашли в усадьбу Иидзимы, и там Синдзабуро неожиданно очаровала красавица барышня О-Цую. Между ними всего только и было что пожатие рук через полотенце, но любили они друг друга уже более крепко, чем если бы спали вместе в одной постели.
В старину люди относились к таким вещам строго. Это в наше время мужчины словно бы в шутку предлагают женщине: «Эй, милашка, приходи переспать с нами!» — «Подите вы с такими шутками!» — отвечает женщина, и тогда мужчины обижаются: «Что же ты так с нами разговариваешь? Не хочешь — так и скажи, поищем другую!» Как будто ищут свободную комнату. А вот между Хагиварой Синдзабуро и барышней О-Цую ничего недозволенного еще не было, но он уже привязался к ней так, словно они лежали, склонив головы на одно изголовье.
