Вероятно, величайшее препятствие на пути здравого восприятия Иисуса заключается не в утрате большей части тайной истории, а во влиянии последнего, пропагандистского Евангелия, приписываемого Иоанну. В нем содержатся ценные сведения, отсутствующие в других Евангелиях, но оно должно быть критически переосмыслено, что доказывает хотя бы метафизический пролог, не имеющий никакого смысла в оригинальном тексте, и полное неведение автора в еврейских делах, а также александрийская греческая риторика, нечестным образом приписанная мудрецу и поэту, знавшему цену слову.
Мое решение проблемы рождения Иисуса предполагает отрицание мистической доктрины о Деве Марии и посему на верняка обидит многих даже не очень верующих христиан; хотя сама доктрина сложилась не раньше второго века и не может быть соотнесена ни с Посланием к Римлянам (I; 3), ни с Посланием к Евреям (VII; 14), ни с Посланием к Галатам (IV; 4) — документам гораздо более раннего происхождения, чем любой из текстов канонического Евангелия. Значение их как средства утверждения святости Иисуса и прославления его наравне с языческими богами впервые было отмечено мучеником Юстином в его «Защите христиан» (139 г.), а их значение в освобождении ранних христиан от всяких подозрений в попытке возродить династию Давида очевидно, если вспомнить гонения на дом Давида во времена императоров Траяна и Домициана. Однако христиане не были злонамеренными лжецами, и смелая теория чудесного рождения Иисуса никогда бы не появилась на свет, если бы тайна не коснулась уже его родителей. Это был единственный способ привести в соответствие явно противоречащие друг другу традиционные версии, будто Иосиф не был отцом Иисусу, хотя был законным мужем Марии (Матф. I; 18–19), и будто Иисус в своем рождении «подчинился закону» — был законным сыном — «чтобы искупить подзаконных» (Галатам IV; 4–5).
Не стоит придавать особое значение и самому раннему из сохранившихся тексту Матфея (I; 16), найденному совсем недавно, в котором «Иаков родил Иосифа, мужа Марии, от которой родился Иисус, называемый Христос». Я считаю, что это вставка евионитов, подтверждавшая законность происхождения Иисуса в пику врагам христианства, которые лгали, подобно римлянину Цельсу, будто Иисус прижит Марией от римского солдата. Для евионитов трудность заключалась в том, что если Иосиф узнал о беременности Марии, уже подписав с ней контракт, то по еврейскому закону (Второзаконие XXII; 13–21) ее ребенок становился незаконным, даже если замужество еще не совершилось и в это время она состояла в тайном браке с кем-нибудь еще. Однако разрешение этого спорного момента столь же неудачно, сколь противоречива достоверная запись о смущении Иосифа двумя стихами дальше в каноническом тексте, и совершенно лишена смысла беседа Иисуса и Пилата. С другой стороны, идея матери-девственницы теперь, когда уже никто не верит, что бог Гермес был глашатаем Зевса, что Геракл и Дионис были его сыновьями, потеряла былое значение для религиозных полемистов. Превалирующей в протестантских странах стала точка зрения, что Иисус, помимо всего прочего, — нравственный идеал. Предположение, что он был не таким, как все в этом мире, и поэтому не мог ошибаться, как простой человек, может быть высказано только с целью отбить у людей охоту следовать ему в его добродетелях. Правда и то, что многие святые поддерживали доктрину о непорочном зачатии, и они бы не согласились с низведением Иисуса до положения простого человека, считая, что из-за этого очень падет его авторитет, но многие простые люди сегодня выбирают нормально рожденного Иисуса, а не сказочно рожденного, как Персей или Прометей.
Длинный диалог между Иисусом и Марией в девятнадцатой главе может привести в недоумение тех, кто не знает своей Библии или ее источника. Здесь я предлагаю новую компоновку давних исторических книг. Добавлены истории, основанные на довольно свободной интерпретации неких античных ритуальных икон, захваченных иудеями, когда они отняли Хеврон у «детей Хета», кем бы ни были эти люди. Такой же способ свободной интерпретации — назовем это ико-нотропией — был принят в Древней Греции для утверждения олимпийских религиозных мифов за счет минойских. Например, история противоестественной связи Пасифаи («та, что блистает для всех») и быка, от которой родился чудовищный Минотавр, по всей вероятности, основывается на иконе священного бракосочетания Миноса, царя Клосса (изображенного с головой быка), и представительницы Богини-Луны, во время которого приносился в жертву бык. Сюжет об овладении Европой («Круглоликой») Зевсом, обернувшимся быком, принадлежит похожей иконе, одна из копий которой была найдена в доэллинистическом захоронении вблизи Мидии. На ней изображена та же богиня верхом на быке. Кстати, вспомним историю Эдипа («Колченогого») и Сфинкс. Он покончил жизнь самоубийством, когда понял, что разгадал ее загадку, в основе которой икона, изображающая хромого царя (Гефеста), влюбленного в Тройственную Богиню Фив и уже убившего своего предшественника Лаэрта. Загадка: «Кто из живых существ утром ходит на четырех ногах, днем на двух, а вечером на трех?» — имеет ответ: человек, который в младенчестве ползает на четвереньках, в зрелости не нуждается а опоре, а в старости ходит с палкой, но на самом деле ее смысл в том, что от колыбели до могилы Тройственная Богиня властвует над мужчиной.
В иконотропии иконы не искажены и не изменены, просто они интерпретированы противоположно первоначальному культу. Обратный процесс интерпретации олимпийских и иудейских мифов в терминах матриархальных мифов, место которых они заняли, приводит к неожиданным результатам. Малоприятная история изнасилования Лота его двумя дочерьми, которая отражает враждебность евреев к моавитянам и аммонитянам, племенам, как известно, происходившим от кровосмесительных союзов, становится совершенно безобидной, если восстановить ее иконографию. Мы увидим хорошо всем знакомую сцену плача Исиды и Нефтиды возле голого Осириса в увитой виноградом беседке, когда у ног обеих ползает по ребенку. История о Лоте и содомитах предполагает ту же старинную икону, с которой Геродот позаимствовал свой иконотропный сюжет о разрушении скифами храма богини любви Астарты в Аскалоне. Он пишет, что «на этих скифов и на их потомство богиня наложила страшное наказание, поразив их всех женской болезнью», то есть гомосексуализмом. Однако икона, скорее всего, изображает законную оргию служителя Сириуса на фоне священных воскурений. Чтобы покончить с содомскими оргиями в Иерусалиме, добрый царь Иосия Иудейский (637–608 гг. до н. э.) — или Хелкия, или Сафан, или кто-то другой из реформаторов — включил во Второзаконие, XXII, запрет мужчинам носить женскую одежду. Соляной столб, в который обратилась Лотова жена, на иконе наверняка был белым обелиском, известным всем алтарем Астарты, а дочь Лота, избитая толпой, — священной блудницей, из тех, что заставили Иосию запретить блудницам вносить плату в дом Господень.
Следует отметить, что многие предположения, высказываемые персонажами, не обязательно исторически обоснованы: например, теория о Золотом Веке и эпохах Феникса, высказанная Симоном, сыном Боефа, или предположение Ма-нефона об основании Иерусалима изгнанными гиксосскими царями, или приписывание всех псалмов царю Соломону. Имеет значение только влияние всех этих предположений на события.
Я искренне благодарен моему другу и соседу Иошуа По-дро, который помогал мне критикой и советами по иудео-арамейской истории, а также моей племяннице Салли Грейвз, которая делала то же самое, но только относительно греко-римской истории. Мне не удалось бы завершить мою работу без их поддержки. Также выражаю благодарность доктору Джорджу Симону за его замечания, относящиеся к физиологии в рассказе о Страстях Христовых.
