Люблю, целую,
твой отец,
Иш. Окройд.
КНИГА ТРЕТЬЯ
Глава 1
Ветер в Треугольнике
I
Мартовский ветер с визгом носился по Мидлэндской равнине. Под небом, стремительным, рваным и бурным, как революция, вся стоячая вода: все февральские оттепели и дожди, запрудившие канавы и разлитые по бесчисленным полям, — побелела и вспенилась, а день мерцал холодными блестками. Лед еще сквозил в этом ветре, но было в нем и другое: осколки солнца, внезапные душистые струи, далекие трубные призывы зеленых мартовских армий. Перед лицом такого ветра не знаешь, что и поделать (если только вы не из тех терпеливых тружеников, что ходят по десятиакровым полям за своими лоснящимися лошадьми и уже слышат движение древесных соков). Такой ветер горазд на самые разные уловки. «Гр-р-р! Бегите по домам и не высовывайтесь! — вопит он. — Разворошите угли в камине! У-у-у-у!» — и сыпет вам вдогонку градом. Однако не пройдет и четверти часа, как он заведет другую песню: «Выходите, выходите! Год начался!», суля первоцветы и разбрызгивая по дороге бледный солнечный свет. А стоит вам выйти, как все вокруг вздрогнет, небо вновь потемнеет, и ветер, протяжно взвыв и рыкнув, примется больно жалить вам щеки и глаза. На редкость хулиганистый и вредный ветер.
Он несся по центральной английской равнине, пока не наткнулся на три промышленных городка: Гатфорд, Мандли и Сторт, издавна прозванных местными жителями Треугольником, а с недавних пор — когда все три ударились в массовое производство дешевых автомобилей — Жестяным Треугольником. На острове вряд ли найдутся другие три города, столь близко расположенные друг к другу, и человек несведущий запросто может принять их за один. С другой стороны, в Англии трудно найти другие три города, столь же удаленные от всех остальных: Гатфорд подпирает Мандли и Сторт, а Мандли и Сторт наползают друг на друга, но все три далеки от мало-мальски значимых мест, как звезды. Короткие железнодорожные переезды из Гатфорда в Манчестер или Бирмингем производят впечатление истинного чуда, и когда ежедневная процессия новехоньких машин, блестящих салонов или ходовых отправляется по Лондон-роуд, приезжему она мнится самым рискованным предприятием и настоящим приключением. Жители Треугольника тоже считают этот ежедневный выезд новеньких «империал-сиксов», «ламбденов» и «беби-скептров» частью великого приключения. Машины вытекают из Треугольника, а деньги, наоборот, втекают. Говорят, будто завод Дж. Дж. Ламбдена, сына старика Ламбдена, некогда державшего магазин велосипедов на Кобден-стрит в Гатфорде, сейчас оценивается едва ли не в полмиллиона и регулярно отвечает отказом на самые фантастические предложения из Америки. Работники «Скептра» строят новую фабрику между Мандли и Стортом, и язык не повернется назвать жестянкой «империал-сикс», гордость северного Гатфорда и Сторта, где чуть ли не каждый житель — механик. Вряд ли найдется в Треугольнике (и даже в южной части Гатфорда, славящейся своими особняками, теннисными клубами и широкими проспектами) хоть один мальчишка, который бы не стонал от нетерпения, думая, что напрасно тратит время на всякий вздор о Великой хартии вольностей, реках Южной Америки и наречиях, когда можно работать на автомобильной фабрике и каждый день, ровно в половине пятого, покидать ее чумазым и умудренным опытом. Бесполезно заводить с жителями Треугольника беседы о плохой торговле и безработице; времена сейчас славные, как никогда; Гатфорд за последние двадцать лет вырос вдвое, а Мандли и Сторт, куда съезжаются на заработки механики со всех центральных графств, тоже стремительно растут — в день здесь укладывают великое множество новеньких красных кирпичей. Словом, в этих трех городах нынче царит дух приключений. Поэтому-то мартовский ветер, которому приключения отнюдь не чужды, набросился на них с особым азартом и удовольствием. Тут уж есть где порезвиться, словно бы кричит он, а то голые поля, ветви и тонкие дрожащие простыни воды ему смертельно надоели.
Он устремился вниз и накинулся на спокойные стада автомобилей, на трамваи, что неспешно грохочут по дорогам от Гатфорда до Мандли, от Сторта до Мандли и от Гатфорда до Сторта, и на автобусы, которые, воя клаксонами, обгоняют эти трамваи. Тут и там он сметал расшатавшуюся кровлю с домов и даже колпаки с дымовых труб. Найдя несколько досок для объявлений и афиш, он превратил их в барабаны, а потом подхватил с улиц случайные обрывки бумаг и закружил их в ведьминском танце. Чуть позже этот пакостник нашел открытое окно во втором этаже дома по Виктория-стрит, сбросил несколько бумаг со стола и вынудил одного господина, сидевшего над какими-то цифрами, вздрогнуть и поднять злобный взгляд на свою помощницу. То был мистер Ридверз, хотя в стенах этого крошечного офиса он величает себя компанией «Нью-эра-синема» и отсюда вершит судьбы кинотеатров «Тиволи» (Гатфорд), «Колизей» (Мандли) и «Роял-синема» (Сторт), единственных мало-мальски известных кинотеатров на много миль.
— Ради Бога, Этель, — рявкнул он, — закройте же окно! Посмотрите, все письма на полу, черт их дери! И вообще, я замерз.
Этель покосилась на него из-за пишущей машинки. То была девушка лет двадцати, с плоским монгольским лицом, пристальным взглядом и густо накрашенными губами.
— Вы же сами попросили открыть окно. Я предупреждала, на улице холодно.
— Ну, а теперь я прошу закрыть! — буркнул он, уже не отрываясь от цифр.
— Ладно, ладно… — И девушка закрыла окно. В ее голосе не слышалось ни намека на уважение, а в жестах сквозила и вовсе откровенная непочтительность. Чрезмерно расправленные плечи, вскинутый подбородок — все ее тело словно бы отпускало наглые замечания в адрес начальника. Со стороны казалось, что оно имеет на них полное право и начальнику это хорошо известно.
Мистер Ридверз еще минуту-другую поизучал бумаги, встал и швырнул их на стол. Затем нашел в пепельнице окурок сигары и яростно закурил, без конца хмуря брови. Этель украдкой бросала на него удивленные взгляды. Все утро он пребывал в скверном расположении духа, а теперь и вовсе рассвирепел. Мистер Ридверз был господин средних лет, который чересчур много ел, злоупотреблял виски, мало двигался и страдал печенью. Словом, поводов для недовольства у него было в достатке, а холодный порыв ветра окончательно вывел его из себя.
— Ну? — не без некоторой озлобленности спросила Этель.
— Что ну?! — взорвался мистер Ридверз. — Прибыли никудышные! На прошлой неделе Сторт, на этой, бьюсь об заклад, будет Мандли. Поверить не могу, эти треклятые комендиантишки меня разорят!
— А я, между прочим, вас предупреждала.
— Ох, ради Бога, не начинай! И отчего женщины так любят говорить, что предупреждали? От этих комедиантов все как с ума посходили, ей-богу!
— У них аншлаг каждый вечер, — подметила Этель.
— Да я в курсе, не дурак. Но даже это не должно было так ударить по нашему карману. Проклятье, да в этих городишках денег куры не клюют, никакие комедианты не могут выбить меня из колеи! И программы у нас хорошие.
— Вот уж не знаю, — процедила Этель. — На прокате вы только так экономите.
