Наконец все закончилось. Иниго, еще более разгоряченный и утомленный, чем Джерри Джернингем, но никак не обворожительный, оттарабанил на рояле некое подобие «Боже, храни короля», а потом, когда занавес опустили, едва не рухнул со стула.
— Вот кто заслужил букет, — сказала миссис Джо, которая была очень высокого мнения об Иниго. — Мальчик совсем умаялся. А все овации нам!
— И впрямь ужасно досадно, — сказала Сюзи, улыбнувшись ему. — Смотрите, у него даже вихор растрепался. Ничего страшного, ты великолепно играл, Иниго, а песня — просто чудо, чудо, чу-у-удо!
Мисс Трант обнаружила рядом с собой мистера Порсона, твердящего что-то про выручку и будущие концерты, но в ту минуту не нашла в себе сил для делового подхода. Все по-прежнему поздравляли друг друга и собирали реквизит — как будто закончился какой-то безумный торжественный прием. Проведя в этой суматохе минуту-другую, мисс Трант решила дождаться остальных снаружи. Было очень странно выйти на улицу и обнаружить там ночь — пирс поблескивал в лунном свете, вокруг царила таинственная, шепчущая темнота моря, и лишь где-то вдали мерцали огоньки. Соленый бриз теперь показался мисс Трант удивительно сладким.
Они вышли на улицу: размытые силуэты с ликующими голосами. Сбоку, точно крошечный метеор, мелькнул огонек выброшенной сигареты, и чей-то голос произнес: «Лучше подышу воздухом, чем этой гадостью». Все собрались вокруг мисс Трант и дружно загомонили: «Ничего себе вечерок!» — «Фурор в Сэндибэе!» — Джерри Джернингем протянул розы Элси, а та соизволила их понюхать. Миссис Джо нашла мистера Джо, и он уютно взял ее под руку, отчего они вновь стали похожи на любящую семью — не хватало только маленького Джорджа. Иниго принялся шнырять туда-сюда, чтобы занять место рядом с Сюзи — на диво неуловимой барышней. Мистер Митчем все еще рассказывал историю, которую никто не слушал. Появился Джимми Нанн, отдавший несколько распоряжений мистеру Окройду. И вдруг все одновременно заговорили о том, как устали.
— Я тоже утомилась! — воскликнула мисс Трант. — Хотя ничего не делала. Хочется проспать трое суток. Слава Богу, завтра воскресенье!
— Так-то оно так, — согласился Джимми. — Но я сегодня узнавал, какие поезда идут до Уинстеда. Записал все в блокнот, покажу, когда доберемся до входа. Прямых поездов, конечно, нет. Придется ехать с пересадками — час прождать в Мадби-он-зе-Уош, потом еще час в Уошби-он-зе-Мад и так далее. Кого возьмете с собой в машину, мисс Трант? Лучше заранее скажите.
— Ах ты, Боже мой, я совсем забыла! — воскликнула она в таком уморительном смятении, что все рассмеялись. — Я-то думала, спокойно отдохну, позавтракаю в постели с книжкой, потом займусь шитьем! Уинстед вылетел у меня из головы. Разве это не ужасно? Все начинать заново! — Ее друзья опять рассмеялись, ведь по ее тону было ясно, что теперь она очень довольна и не собирается от них удирать. Они медленно зашагали ко входу на пирс, планируя завтрашнюю поездку.
Глава 4
Мистер Окройд в роли «загнанного человека»
I
Начало недели в Сэндибэе ознаменовалось для мистера Окройда безоблачным счастьем. Даже в самых смелых мечтах о свободном ремесленничестве он никогда не был таким свободным человеком и таким ремесленником, как сейчас. Трудился он не меньше, чем у Хигдена, а подчас и больше, выполняя за день столько работы, что любой секретарь профсоюза пришел бы в ужас. Но назвать это работой язык не поворачивался: скорее, то было хобби, работа мечты. Сэм Оглторп с вывеской «Любые столярные работы и мелкий ремонт в кратчайшие сроки» и куриным выгулом теперь казался ему «мелкой монетой». Каких-то две недели назад мистер Окройд завидовал старику Сэму и дивился его сказочной удаче. Да, ему еще предстояло во многом разобраться; вся эта маета с занавесами, декорациями и освещением была ему внове; однако он быстро учился и работал с удовольствием. Мистер Окройд охотно брался за любую задачу, кроме выхода на сцену — он ясно дал понять, что на сцену никогда не подымется, даже если его попросят только вытянуть карту из колоды Мортона Митчема. Вдобавок, эти люди так радовались и так благодарили его за любую, даже самую малую услугу, что он не знал, куда девать взгляд. Такое отношение к чужому труду тоже было ему в новинку. У Хигдена, если ты не гнул на начальников спину с утра до вечера, тебя спрашивали, на кой черт ты устроился работать, а если гнул и с блеском выполнял поставленную задачу, тебе говорили: «Сойдет». Мистера Окройда не отпускала мысль, что все эти южане, с которыми он познакомился, малость перегибают палку с благодарностями за любой пустяк: уж очень это размягчает. Но он был вынужден признать, что их сердечность его воодушевляла, и даже самое непривычное и трудное дело давалось гладко и споро. Не работа, а сказка!
Кроме того, они без конца путешествовали. Сколько всего он мог теперь рассказать о своих странствиях! О югах! Да уж, если так и дальше пойдет, за полгода они объездят Англию вдоль и поперек. Где эти театралы только не побывали! Даже Сюзи, совсем еще малютка, могла не хуже Джоби Джексона часами болтать о разных городах. А мистер Митчем, если верить хотя бы половине его слов, играл на банджо и показывал карточные фокусы во всех городишках планеты и даже в таких местах, где ни на фокусы, ни на музыку спросу быть не должно. Конечно, эдакий народ может позволить себе задаваться и воротить нос от селений вроде Роусли или Дотворта, но мистеру Окройду понравились оба. Они показались ему восхитительно иноземными. В Роусли квартирная хозяйка угостила его какими-то невиданными сухими клецками с начинкой из бекона, а в пабе один малый заявил, что «Браддерсфорд юнайтед» — команда регби. Дотворт тоже его поразил. В чай они добавляли исключительно швейцарское молоко, булочки называли «кексами», не знали, что шерсть надо мыть и чесать перед тем, как прясть, и вечно путали Йоркшир с Ланкаширом. В дотвортском пабе мистер Окройд сумел поставить на место одного малого. Еще в Браддерсфорде он мечтал, что когда-нибудь сможет так сделать: вынет трубку изо рта и тихо скажет: «Обожди-ка, брат, ты не прав. Я там был и все знаю». Именно так и произошло. Какой-то возчик решил поумничать и заговорил о Великой северной дороге — мол, она проходит через Линкольн и Йорк, а все дотвортские простачки так уши и развесили, тараща на него глаза поверх полупинтовых кружек. Вот тогда-то это и случилось: мистер Окройд вынул изо рта трубку и тихо сказал: «Обожди-ка, брат! Ты не прав». Хо-хо, да неужели? Именно так, сам-то небось Великую северную дорогу и в глаза не видал. Не видал, да есть у меня приятели, которые видали и знают. «Стало быть, ошибаются твои приятели, — сказал мистер Окройд ему и всей честной компании. — Великая северная дорога ни через Линкольн, ни через Йорк нейдет. Я там был и знаю — намедни по ней на грузовике трясся». Потом он еще четверть часа рассказывал им о своих приключениях, так что даже сам хозяин заведения остался в зале послушать.
Однако ни Роусли, ни Дотворт в подметки не годились Сэндибэю. Мистер Окройд поставил его выше всех других прибрежных городов, которые посетил, — Моркама, Блэкпула и Скарборо, но не потому, что там оказалось больше «отвлечений» (все говорят «развлечений», однако в Браддерсфорде принято говорить «отвлечений» — разница небольшая, но существенная). Наоборот, как раз в этом смысле Сэндибэй уступал вышеперечисленным городам, особенно Блэкпулу, где отвлечений было больше, чем в любом другом городе на свете. Нет, Сэндибэй понравился ему своей по-настоящему морской атмосферой: лодки на берегу, сети и прочие атрибуты рыбацкой жизни, не говоря уж о самих рыбаках — в синих свитерах, с коричневыми лицами и белыми баками — точь-в-точь как на картинках. Один старик был копией джентльмена, изображенного на пачках и рекламах любимого табака мистера Окройда — «Старого моряцкого», и он с ним даже побеседовал. Вообще он то и дело перекидывался словечком с рыбаками — на пляже или за кружкой пива в диковинных пабчиках на пристани. Ему было трудно их понимать, а они плохо понимали его, но так выходило даже интересней — как будто вокруг одни иностранцы, которые, правда, любят пропустить кружечку, выкурить трубочку и не стеснялись клянчить друг у друга угощение. Джо тоже не гнушался их обществом. Все артисты были настроены очень дружелюбно — «ребята первый сорт», как отмечал мистер Окройд, — но только с Джо он мог куда-нибудь пойти. Хоть и певец (да и вообще не дурак пошуметь), Джо был крепок умом и телом, любил выпить кружку горького и умел поддержать беседу, если его разговорить. К тому времени, когда труппа добралась до Сэндибэя, между Джо и мистером Окройдом установились самые доверительные отношения. Джо рассказывал мистеру Окройду про Джорджа, а тот в ответ — про Лили.
