– Благодарю вас.
– Я запру дверь...
– Пожалуйста.
– И возьму с собой ключ.
– Сделайте одолжение.
– А полицейский Оутс остаток ночи будет стоять под окном на посту.
– Как вы сказали, сэр?
– Мистер Вустер славится своим пристрастием кидать из окна все, что попадется под руку, – так я принял меры предосторожности. Оутс, советую вам занять ваш пост немедля.
– Слушаю, сэр.
В голосе служаки я уловил покорную тоску, было ясно, что от самодовольного злорадства, с которым он наблюдал только что разыгравшуюся сцену, не осталось и следа. Видно, он разделял мнение тети Далии касательно восьми часов сна. Уныло отдал честь и с угнетенным видом поплелся выполнять приказание. Ему вернули каску, но, судя по его виду, он задавал себе вопрос, каской ли единой жив человек.
– А теперь, миссис Траверс, мне бы хотелось побеседовать с вами наедине, если вы не против.
Они отчалили, и я остался один.
Не стыжусь признаться, что, когда ключ повернулся в замке, меня будто ножом полоснули. С одной стороны, было приятно сознавать, что хоть несколько минут ко мне в спальню никто не ворвется, с другой – никуда не денешься от мысли, что я в заточении и что в оном мне пребывать долго.
Конечно, Бертраму Вустеру все это было не внове, ведь я слышал, с каким лязгом захлопнулась за мною дверь камеры на Бошер-стрит. Но тогда меня поддерживала уверенность, что в крайнем случае меня ожидает выговор, ну на худой конец – позднее это подтвердилось – урон моему бумажнику. Тогда мне не грозило, проснувшись завтра, отправиться на тридцать дней за решетку, где мне вряд ли будут подавать по утрам любимую чашку чаю.
Не помогало и сознание того. что я невиновен. Стиффи Бинг сравнила меня с Сидни Картоном, но это слабо утешало. Я с этим субъектом не знаком, слышал только, что он вроде бы подставил себя ради девушки, и потому в моих глазах он побил все рекорды по дурости. Сидни Картон и Бертрам Вустер, вы друг друга стоите, вам обоим принадлежит пальма первенства.
Я подошел к окну, выглянул. Вспомнив, какое отвращение выразилось на физиономии стража закона, когда ему приказали стоять на посту всю ночь, я подумал со слабой надеждой: может быть, он плюнет на свои обязанности, едва начальство уберется, и – домой, дрыхнуть. Но Оутс был на месте, вышагивал взад-вперед по газону, воплощенная бдительность. И только я подошел к умывальнику, взял кусок мыла, чтобы запустить в него – надо же хоть как-то облегчить истерзанную душу, – как вдруг услышал, что кто-то поворачивает дверную ручку.
Я подкрался к двери и прижал губы к замочной скважине:
– Кто там?
– Это я, сэр. Дживс.
– А, Дживс, привет.
– Кажется, дверь заперта, сэр.
– Вам правильно кажется, Дживс, так оно и есть. Меня запер папаша Бассет и ключ унес с собой.
– Что это значит, сэр?
– Я арестован.
– Не может быть, сэр.
– Что вы сказали?
– Я сказал: "Не может быть, сэр".
– Вы так считаете? Еще как может. Увы. Сейчас все расскажу.
Я сделал precis
[23]
того, что здесь произошло. Слышно было плохо, мы говорили через дверь, но, мне кажется, рассказ вызвал множество сочувственных комментариев.
– Ужасная незадача, сэр.
– Хуже не придумаешь. А какие новости у вас, Дживс?
– Я пытался разыскать мистера Спода, сэр, но он пошел погулять по окрестностям. Без сомнения, скоро вернется.
– Бог с ним, он нам больше не нужен. События развивались с такой скоростью, что Спод ничего уже не мог бы сделать. Что-нибудь еще разузнали?
– Перебросился словечком с мисс Бинг, сэр.
– Я бы сам не прочь переброситься с ней словечком. Что эта особа сказала вам?
– Мисс Бинг, сэр, находилась в чрезвычайном расстройстве, сэр Уоткин Бассет запретил ей думать о браке с преподобным мистером Пинкером.
– Боже милосердный! Но почему, Дживс?
– У сэра Уоткина Бассета возникли подозрения относительно той роли, которую сыграл мистер Пинкер в инциденте с коровой, позволив ее похитителю скрыться.
– Почему вы говорите "похитителю"?
– Из осторожности, сэр. И у стен есть уши.
– Ага, понимаю. Очень мудро с вашей стороны, Дживс.
– Благодарю вас, сэр.
Я принялся размышлять о том, что узнал от Дживса. Да, этой ночью в Глостершире не одно сердце истекает кровью. Меня кольнула жалость. Хоть я и вляпался в эту абракадабру по вине Стиффи, я не желал вздорной девице зла и сочувствовал ей в этот горестный час.
– Итак, он разбил жизнь не только Гасси и Мадлен, но также Стиффи и Пинкеру. Старый хрен уж очень разошелся нынче, вы согласны, Дживс?
– Как не согласиться, сэр.
– И, как я понимаю, ничем беде помочь нельзя. Вы не можете что-нибудь сочинить?
– Нет, сэр.
– А если вспомнить о беде, в которую попал я, вам пока не пришло в голову, как меня вызволить?
– Пока ясного плана нет, сэр. Но я обдумываю одну идею.
– Думайте, Дживс, хорошенько думайте. Не жалейте мозгов.
– Сейчас пока все очень туманно.
– Наверно, в вашем плане нужна большая тонкость?
– Именно, сэр.
Я покачал головой. Конечно, зря старался, не видел он меня через стенку. Однако ж все равно покачал.
– Дживс, у нас нет времени плести хитроумные интриги и проявлять змеиное коварство. Нужно действовать быстро. И вот о чем я подумал. Мы с вами давеча вспоминали, как сэра Родерика Глоссопа заточили в теплицу, а полицейский Добсон охранял все выходы. Не забыли, какую спасательную операцию придумал папаша Стокер?
– Если я не ошибаюсь, сэр, мистер Стокер выдвинул идею о физическом нападении на полицейского. "Огреть его по башке лопатой!" – кажется, так он это сформулировал.
– Совершенно верно, Дживс, именно эти слова он и произнес. И хотя мы отвергли его идею, сейчас мне кажется, что он проявил немного грубоватый, но крепкий и надежный здравый смысл. Эти простые, выбившиеся из низов люди идут прямо к цели, не отвлекаясь ни на что второстепенное. Полицейский Оутс сторожит меня под окном. Связанные простыни по-прежнему у меня. Я легко могу привязать их к ножке кровати или еще к чему-нибудь. Если вы найдете лопату и...
– Боюсь, сэр...
– Ну же, Дживс. Сейчас не время для nolle prosequis. Знаю, вы любите действовать тонко, но поймите, сейчас это не даст толку. Сейчас только лопата и поможет. Можете подойти к нему, затейте разговор, держа лопату за спиной, чтоб он не видел, и, дождавшись психологически удобного...
