Книга Проблеск истины, страница 3. Автор книги Эрнест Хемингуэй

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Проблеск истины»

Cтраница 3

— Не бери в голову. Что слоны? Тупые горы мяса. Каждый знает, что они безобидные. Ты вроде вон каких хищников валил! Мастодонты, шерсть до земли, бивни штопором! А у слонов разве бивни?

— Кто тебе наплел?

— Кейти. Мол, ты их пачками клал, даже когда не сезон. Саблезубых тигров — это само собой. Бронтозавров — по мелочи.

— Вот же сукин сын!..

— Ну почему? Он сам наполовину верит в то, что говорит. У него есть старый журнал, там на обложке эта публика очень натуралистично изображена. Полагаю, у него день на день не приходится: когда верит, а когда и не очень. Зависит от того, как ты отстрелялся, сколько цесарок добыл.

— Я помню эту статью. О жизни доисторических животных, с иллюстрациями.

— Да еще с какими! А ты молодец, знаешь, как репутацию белого охотника поддержать. В первый же день популярно людям объяснил, что в Африку приехал, потому что дома закончилось разрешение на отстрел мастодонтов. А на саблезубых у тебя аннулировано за жестокость. Я поддержал, конечно. Мол, чистая правда: ты известный добытчик слоновой кости из штата Вайоминг, это такой американский аналог анклава Ладо, только вместо слонов мастодонты. А сюда ты приехал, во-первых, из уважения ко мне, потому что я тебя босоногим мальчишкой подобрал и к делу приспособил, а во-вторых, чтобы руку набивать, пока тебе на родине новое разрешение оформляют.

— Отец, ну скажи что-нибудь по делу! Ты же знаешь, слоны начнут безобразничать, мне придется разгребаться.

— Техника охоты примерно та же, что и на мастодонта. Старайся держать ствол параллельно воображаемой оси канала, образованного витками левого бивня.

Попадешь аккурат в меридиан смерти, то есть в седьмую складку на хоботе, если считать вниз от первой лобной шишки. Переносье у них широкое, не промахнешься. Если не уверен в себе, подходи и стреляй в ухо. Не так эстетично, зато надежно и практично.

— Дельный совет, спасибо.

— За мемсаиб я не волнуюсь, ты за ней присмотришь. А вот за тобой присматривать некому. Старайся быть послушным мальчиком.

— Ты тоже.

— Уже сколько лет стараюсь, — ответил Отец. И закончил классической формулой: — Теперь ты за главного.

Вот так я и остался за главного — в безветренное утро последнего дня предпоследнего летнего месяца.

Со столовой я перевел взгляд на свою палатку, затем на остальные палатки, затем на людей, снующих возле костра, на охотничий джип и грузовики, словно поседевшие от обильной росы, — и наконец остановился на парящей за деревьями грандиозной вершине, чьи роскошные снега сверкали в то утро особенно свежо и казались совсем близкими.

— Не застрянешь на грузовике?

— Ничего, дорога сухая.

— А то возьми джип, я обойдусь.

— Не настолько ты крутой, — усмехнулся Отец. — Я тебе хороший грузовик пришлю, а этот сдам. Парни говорят, барахлит.

Парни — так он называл местных, вату. Раньше в ходу был термин «пацаны». Для Отца они и сейчас остались пацанами: он помнил детьми либо их самих, либо их родителей. Двадцать лет назад я тоже звал их пацанами, и ни у кого даже мысли не возникало оспаривать мое право. Да и сейчас, пусти я в ход это обращение, они бы не возражали. Времена, однако, изменились: у всех теперь были имена и четкие обязанности. Не знать, как зовут твоих людей, во-первых, было невежливо, а во-вторых, говорило о небрежности. Бытовали также разнообразные клички — уменьшительные, ласкательные, насмешливые, обидные и безобидные. Отец иногда устраивал парням разносы — либо по-английски, либо на суахили; они это обожали; я никогда бы не решился поднять на них голос. Еще у всех до единого имелись секреты, существовали вещи, о которых было принято говорить лишь в узком кругу, как повелось со времен экспедиции Магади. Количество секретов постоянно росло, они дробились на подклассы, на полусекреты и правила, понятные без слов. Иные были с душком, иные до того потешные, что, бывало, увидишь, как один из оруженосцев ни с того ни с сего согнется от смеха, и тут же все поймешь, и тоже начинаешь хихикать, и вот уже вы оба изо всех сил стараетесь сдержать хохот, а потом полдня диафрагма болит.

Утро выдалось свежее и живописное. Мы выехали на равнину; вершина и рощица, где был разбит лагерь, остались позади. Впереди в зеленой траве паслись в изобилии газели Томпсона, а ближе к кустарнику бродили стада антилоп гну и газелей Гранта. Вот и импровизированная взлетная полоса — ее соорудили, когда трава еще не поднялась, погоняв взад-вперед пару машин и расчистив с одной стороны кустарник. Мачта, срубленная из молодого деревца, понурила голову после вчерашнего ветра, а старый мешок из-под муки, игравший роль ветрового конуса, безвольно повис. Мы заглушили мотор, я вышел и осмотрел мачту: она стояла крепко, хоть и криво, и ветровому конусу хватило бы легчайшего ветерка, чтобы вернуться к жизни. Высоко в небе клубились штормовые тучи, красиво рифмуясь с зеленью травы и белизной вершины, царившей над горизонтом.

— Хочешь пощелкать? — спросил я жену. — Пейзаж в цвете, со взлетной полосой.

— Все уже было, и даже лучше, чем сегодня. Пойдем большеухую лису посмотрим. И льва.

— Он сегодня не покажется, слишком поздно.

— Мало ли…

И мы поехали старой колеей в сторону солончака. По левую руку простиралась равнина, окаймленная неровным частоколом высоких деревьев с желтыми стволами и изумрудной листвой — там начинался лес, где водились буйволы. Высоко вздымалась старая сухая трава, и повсеместно лежали деревья, выкорчеванные либо слонами, либо ветром. Впереди виднелись ярко-изумрудные луга, а справа шли болота с островами густого зеленого кустарника, из которого торчали редкие крупные деревья с плоской кроной. Повсюду паслась дичь. При нашем приближении животные отбегали — кто галопом, кто ленивой трусцой — и опять принимались за еду. Если мы проезжали вот так, транзитом, или если Мэри щелкала фотоаппаратом, они уделяли нам не больше внимания, чем сытому льву: под ногами не путались, но и не боялись.

Я изучал следы на дороге, перегнувшись через борт джипа; мой оруженосец Нгуи, сидевший сзади, занимался тем же. Мтука вел машину и поглядывал по сторонам. Из нас у него были самые зоркие и быстрые глаза. Аскетичное узкое лицо Мтуки светилось умом, на щеках красовались ритуальные шрамы племени камба в виде наконечников стрел. Он был старше меня на год и слегка глуховат. Сын Мколы в отличие от отца не был мусульманином. Он обожал охоту и водил машину как бог. Не помню случая, чтобы он проявил небрежность или безответственность — это при том, что Нгуи, Мтука и я традиционно считались главными возмутителями спокойствия.

Меня и Мтуку с давних пор связывала тесная дружба. Однажды я спросил его о происхождении глубоких ритуальных шрамов: у остальных охотников они были заметно меньше.

Он рассмеялся и ответил:

— О, это была такая нгома! Ты понимаешь? Девчонке голову закружить.

Нгуи и оруженосец Мэри по имени Чаро тоже рассмеялись.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация