— Ты уполномочен действовать от его имени?
— Не тебе спрашивать об этом.
— Прости мое невежество, брат. Он говорит твоими устами?
— Если захочет.
— Может ли человек, который не…
— Довольно вопросов.
— Последний вопрос….
— Вот твой пенициллин, — прервал я. — Проглоти и ступай. Палатка не место для таких бесед.
Стукач смотрел на микстуру с недоверием, неуместным дня потенциального вершителя великих дел. Впрочем, не исключено, что он ожидал укола и теперь досадовал об упущенном случае продемонстрировать отвагу перед иглой Вкус ему, однако, понравился, и он с удовольствием принял две столовые ложки. Я за компанию тоже принял две ложки: никогда не знаешь, что случится на нгоме.
— Если у лекарства такой приятный вкус, разве оно может быть сильным, брат?
— Сам Великий Маниту использует это лекарство.
— Да свершится воля Аллаха. Когда мне принять остальное?
— Утром, как проснешься. Если ночью не сможешь спать, соси леденцы.
— Я чувствую себя гораздо лучше, брат.
— Иди присмотри за Вдовой.
— Иду.
Все это время снаружи доносились грохот барабанов, звон колокольчиков и резкие звуки свистков. Мне по прежнему не хотелось танцевать, настроение недозрело, и, когда ушел Стукач, я сделал себе джин с кампари, добавив немного содовой из сифона. Мне верилось, что в совокупности с двумя ложками пенициллина это возымеет должный эффект, пускай не основанный на чистой науке.
Эксперимент прошел удачно, барабанный гул сделался отчетливее. Я прислушался, стараясь определить, изменился ли тембр свистков, и пришел к выводу, что не изменился. Посчитав такой результат положительным, я достал из бурдюка холодную кварту пива и вернулся к танцующим. Моим жестяным барабаном уже кто-то завладел, и я праздно уселся под деревом, где меня и отыскал дружище Тони.
Тони был прекрасным человеком и одним из моих лучших друзей. В танковых войсках он дослужился до сержанта, показав себя храбрым и умелым бойцом. Тони был если не единственным масаи в британской армии, то уж точно единственным сержантом-масаи. Он работал в охотоведческом хозяйстве под началом Джи-Си, что служило предметом моей постоянной зависти: Джи — Си всегда везло с людьми. Тони был отличным механиком, надежным работником, никогда не унывал, отлично говорил по-английски, по-масайски, немного на языке чагга и камба и, естественно, на суахили. По виду он совсем не был похож на масаи: коротконогий, широкогрудый, с мускулистой шеей и крепкими руками. Я обучил его боксу, и мы часто спарринговали.
— Отличная нгома, cap, — сказал Тони.
— Да, — согласился я. — Танцевать не будешь?
— Нет, cap. Это нгома для вакамба.
Егеря как раз начали очень сложный танец, и девушки присоединились к ним, совершая интенсивные совокупительные движения.
— Здесь много красивых девчонок. Какая тебе нравится, Тони?
— А вам, cap?
— Не могу решить. По крайней мере четыре очень хороши.
— Но одна лучше всех. Понимаете, о ком я?
— Прекрасная девушка. Откуда она?
— Она камба, cap, из соседней шамбы.
Девушка была действительно хороша, лучше не придумаешь. Мы с Тони не сводили с нее глаз.
— Ты видел мисс Мэри и капитана?
— Да, cap. Они недавно были здесь. Я очень счастлив, что мисс Мэри убила льва. Это ведь так давно началось! Помните, масаи с жвачкой заколол льва копьем? Еще в старом лагере под фиговым деревом. Долго же она охотилась за своим львом, cap! Сегодня утром я сказал ей масайскую пословицу. Она не говорила?
— Нет, Тони.
— Пословица такая: когда умирает большой бык, в мире наступает тишина.
— Очень верно схвачено. Слышишь, в мире и сейчас тихо. Даже среди шумной нгомы.
— Вы тоже заметили, cap.
— Конечно. У меня внутри со вчерашнего дня тишина. Пива выпьешь?
— Спасибо, cap, не надо. Мы будем сегодня боксировать?
— А ты хочешь?
— Если вы не против, cap. Здесь много новичков, их надо попробовать в деле. Может, завтра, после нгомы?
— Можем и сегодня.
— Завтра, наверное, лучше. Один из новичков, cap, очень грубый парень. Не плохой, нет. Просто грубый. Вы знаете, о чем я.
— Из городских?
— Вроде того.
— Боксировать умеет?
— Я бы не сказал. Но очень резкий.
— А удар?
— Хороший, cap.
— Кстати, что это за танец?
— Новый боксерский танец, cap. Вот смотрите: делают нырок и хук слева, как вы учили.
— Даже лучше, чем я учил.
— Значит, завтра?
— Завтра ведь ты уедешь.
— Ах да. Забыл, cap. Простите. Я совсем рассеянный, с тех пор как умер большой бык. Устроим бокс в следующий раз. Пойду проверю грузовик.
Я отправился на поиски Кейти и нашел его на периферии танцующей толпы. Он был весел и энергичен.
— Развези людей по домам, как стемнеет. Организуй грузовик, подключи Мтуку с охотничьим джипом. Мемсаиб устала, мы хотим пораньше поужинать и лечь спать.
— Ндио, — согласился он.
— Джамбо ту, — кивнул я. — Почему не танцуешь?
— Слишком много правил. Не мое.
— Аналогично.
Ужин в тот вечер был отменный: Мбебиа приготовил отбивные из льва, панированные в сухарях. Они удались на славу. В сентябре, когда мы впервые отведали львиных отбивных, это казалось чем-то эксцентричным, даже варварским, и вызвало немало споров. Некоторые отказались их есть, другие сочли деликатесом. Мясо было белым, нежным, похожим на телятину и совсем не отдавало дичью.
— Если такие отбивные подадут в хорошем итальянском ресторане, их никто не отличит от миланского шницеля, — заметила мисс Мэри.
У меня сомнений не было с самого начала: я понял, что мясо будет вкусным, впервые увидев освежеванную львиную тушу. Мкола, в ту пору мой оруженосец, подтвердил мою догадку, заявив, что не ел ничего вкуснее. Мы, однако, находились под жестким влиянием Отца, который пытался вылепить из меня нечто вроде «пукка-саиб», то есть абсолютного охотника, и я ни за что бы не отважился заказать нашему повару жареного львиного мяса. В этом году ситуация изменилась, и когда мы убили первого льва, я попросил Нгуи отнести вырезку на кухню. Отец, конечно, заявил, что это варварство и ни один нормальный человек не ест львиного мяса, но в последнем сафари мы жалели уже не о сделанном, а о том, чего сделать не успели, поэтому оппозиция носила весьма условный характер. Мэри научила Мбебиа готовить панированные отбивные, и когда Отец почуял божественный аромат и убедился, что мясо расступается под ножом, подобно нежнейшей телятине, и увидел, с каким наслаждением мы поедаем новое блюдо — он не устоял и попробовал кусочек.
