Львиный эпос мисс Мэри тянулся чертовски долго и успел здорово надоесть всем, за исключением ее единоверцев, поклонников и сочувствующих элементов. Чаро, не будучи ни первым, ни вторым, ни третьим, однажды сказал мне:
— Убей уже проклятого льва, выстрели вместе с ней, и делу конец.
Я в ответ покачал головой, поскольку был если не единоверцем, то уж точно сочувствующим, и в свое время даже совершил паломничество в Компостеллу, о чем впоследствии не жалел. Чаро тоже покачал головой — с отвращением, как истинный мусульманин. Сегодня, слава Богу, с нами не было мусульман. Не требовалось заботиться о том, чтобы правильно перерезать кому — нибудь горло. Мы просто искали новую веру, и первым стоянием крестного пути была галантерейная лавка Бенджи при бензоколонке. Именно здесь Дебба и Вдова планировали выбрать материю на платье ко дню рождения малютки Иисуса.
Следуя этикету, я не пошел с ними в магазин, хотя любил пестрые ткани, странные запахи и масайских женщин-ванаваки, зашедших поглазеть на товар, пока их рогатые мужья сидели рядом в распивочной с копьем в одной руке и стаканом шерри «Голден джип» в другой. Я точно знал, где искать этих рогоносцев, и прошел правой стороной тенистой улочки, чрезвычайно узкой, но все же достаточно широкой, чтобы проехать, не задевая крыльями стен, в чем мы не раз имели случай убедиться; я вошел в масайскую пивную, слегка прихрамывая, стараясь держаться без лишнего высокомерия, и сказал, не слишком выпячивая кобуру: «Сопа!», после чего пожал несколько холодных рук и вышел, ничего не выпив. Через восемь шагов я свернул в лавочку мистера Сингха. Мы с хозяином обнялись. Миссис Сингх протянула мне руку, которую я поцеловал — ей, туркане, это всегда нравилось, а руки я умел целовать весьма эффектно, и для нее это было как поездка в Париж, о существовании которого она не знала, хотя могла бы украсить его своим присутствием даже в солнечный день. Затем я послал за выпускником миссионерской школы.
— Как дела, мистер Сингх? — спросил я через переводчика.
— Неплохо. Бизнес идет.
— Как поживает очаровательная миссис Сингх?
— Должна родить через четыре месяца.
— Felicidades!
[9]
— Я снова поцеловал ей руку, сперва в стиле Алварито Каро, затем в стиле Маркеса из Вилламайора, испанского городка, который мы однажды взяли, но не смогли удержать. — Все Сингхи здоровы, я надеюсь?
— Кроме третьего мальчика. Он порезал руку на лесопилке.
— Хотите, я посмотрю?
— В церкви оказали помощь. Дали серу.
— Отличное средство для детей. А вот старикам, как мы с вами, разрушает почки.
Миссис Сингх рассмеялась душевным турканским смехом, а мистер Сингх сказал:
— Надеюсь, твоя мемсаиб здорова. И дети здоровы. И самолет здоров.
Про самолет переводчик сказал «исправен», но я попросил его не быть педантом.
— Мемсаиб мисс Мэри сейчас в Найроби. Полетела туда на самолете и вернется на нем же. Дети здоровы. Самолет тоже здоров, слава Богу.
— Мы слышали новость, — сообщил мистер Сингх. — Про льва и леопарда.
— Велика новость, застрелить льва или леопарда.
— Ведь это был лев мисс Мэри?
— Разумеется, — ответил я, с гордостью представив изящную, миниатюрную, вспыльчивую и великодушную мисс Мэри, ее египетский профиль, рубенсовскую грудь и сердце из Бемиджи, Уокера или Тиф-Ривер — Фолс — словом, из любого городишки, где зимой бывает ниже сорока. Идеальная температура для изготовления горячих сердец, что умеют быть ледяными.
— Проблема льва больше не стоит, — подытожил я, — спасибо мисс Мэри.
— Непростой был лев. От него многие пострадали.
— Родоначальник всех Сингхов душил таких голыми руками. У мисс Мэри был «маннлихер» калибра 6,5.
— Маловато для крупного льва, — заметил мистер Сингх.
Я смекнул, что старого вояку не проведешь, и молча ждал продолжения. Мистер Сингх, однако, был не настолько глуп, чтобы продолжать, и мадам Сингх спросила:
— А что с леопардом?
— Любой здоровый мужчина может добыть леопарда на завтрак.
— Кстати, о завтраке. Не хотите ли перекусить?
— С позволения мадам Сингх.
— О, пожалуйста! Какие пустяки.
— Пойдем в заднюю комнату. Но вы ничего не выпили!
— Выпьем вместе, если хотите.
Переводчик прошел с нами в заднюю комнату. Мистер Сингх принес бутылку виски «Белый вереск» и кувшин с водой. Переводчик снял миссионерские ботинки, чтобы продемонстрировать огрубевшие пятки.
— Я носил ботинки только по необходимости, если рядом были осведомители от религии, — доложил он. — О малютке Иисусе отзывался исключительно с презрением. Утреннюю молитву не творил, вечернюю тоже.
— Это все?
— Все.
— Присваиваю тебе звание обращенного, со знаком минус.
Он радостно боднул меня в живот, как делал сын Вдовы.
— Ежедневно думай о вершине и о Счастливых Охотничьих Угодьях. Малютка Иисус нам еще пригодится, не говори о нем дурно. Какого ты племени?
— Того же, что и вы.
— А по метрике?
— Масаи и чага. Мы на границе.
— Многие достойные люди родились на границе.
— Да, сэр.
— Никогда не говори «сэр». Наша религия это запрещает.
— Так точно.
— Как ты перенес обрезание?
— Не лучшим образом, но вполне хорошо.
— Почему стал христианином?
— По невежеству.
— Могло быть и хуже.
— Мусульманином я не стал бы никогда в жизни… — Он хотел добавить «сэр», но я предостерегающе поднял палец.
— Тебе предстоит долгий и необычный путь, так что ботинки лучше оставить. Я подарю тебе другие, старые, но крепкие. Ты их быстро обносишь.
— Благодарю. Я смогу летать на самолете?
— Со временем. Самолет не для детей. И не для выпускников миссионерской школы.
Тут я хотел было извиниться, однако слова «извини» нет ни в суахили, ни в камба, и это вполне справедливо: сам язык как бы предупреждает, что за базар надо отвечать.
Переводчик поинтересовался происхождением моих царапин. Я сказал, что поранился о колючие кусты. Мистер Сингх кивнул и показал шрам на большом пальце: в сентябре он порезался пилой. Я помнил этот случай, шрам остался внушительный.
— Я слышал, утром вы сражались с леопардом, — сказал переводчик.
— Никто ни с кем не сражался. Леопард был среднего размера, его застрелили, потому что он зарезал шестнадцать коз в нашей шамбе. Он умер без боя.
