Мы славно поужинали и рано легли спать. Ночью мне снились кошмары, и утром, когда Мвинди принес чай, я был уже одет и ждал его у костра.
После обеда мы объехали наши владения и обнаружили следы буйволов. Судя по всему, буйволы вернулись в лес у болота. Ведущая туда тропа была утром расквашена, как сельская дорога, по которой прошло стадо коров, однако к полудню грязь подсохла, и навозные жуки бодро катали свои шарики. Буйволов можно было понять: все поляны в лесу у болота заросли свежей сочной травой.
Мне нравилось следить за работой навозных жуков; я даже подумывал о том, чтобы включить их в нашу религиозную символику, ведь по сути они были священными египетскими скарабеями. Навоз подсыхал, и они трудились не покладая лапок, чтобы успеть запасти как можно больше. Глядя на них, я пытался сочинить слова для гимна жуку-навознику.
Нгуи и Мтука наблюдали за мной с терпеливым уважением: они поняли, что меня посетило откровение. Нгуи даже попросил у мисс Мэри фотоаппарат, на случай если мне захочется запечатлеть навозных жуков. Мисс Мэри, однако, не разделяла его энтузиазма.
— Эй, Папа, — сказала она, — когда тебе надоест глазеть на навозников, давай съездим куда-нибудь еще.
— Конечно. Можно, например, посмотреть носорога. А еще где-то поблизости ходят две львицы и лев.
— Откуда ты знаешь?
— Львов прошлой ночью видели несколько человек. А следы носорога пересекли тропу буйволов вон там.
— Скоро стемнеет, на цветную пленку не поснимаешь.
— Ну просто так посмотрим.
— Что ж, это более вдохновляюще, чем за навозниками наблюдать.
— Я не ищу вдохновения. Мне нужна мудрость.
— Да уж, не помешает.
Я сообщил Мтуке, что мы поедем искать носорога. Носорог придерживался определенных привычек, и найти его было нетрудно, тем более сейчас, когда он двигался и оставлял следы. Мы обнаружили его там, где и предполагали, но Мэри оказалась права: с имеющейся в нашем распоряжении пленкой фотографировать было уже поздно. Носорог был перемазан в светлой глине — видимо, пришел с водопоя — и на фоне темных кустов казался белесым призраком.
Мы не стали его тревожить, лишь оставили в легком и живописном недоумении, когда стайка вспугнутых нами буйволовых скворцов снялась с его спины, шумно умчалась к болоту и, не долетев, опустилась на солончак. Ночь обещала быть практически безлунной, и я подумал, что львы обязательно выйдут на охоту, и попытался представить, что чувствует дичь накануне такой ночи. Дичь никогда не чувствует себя в безопасности, а в безлунные ночи особенно, и я вспомнил гигантского питона, выползающего из болота и терпеливо стерегущего добычу. Мы с Нгуи однажды прошли по его следу до самой воды, словно по колее одноколесного грузовика, и глубина местами была чуть не по колено.
На равнине вдоль тропы мы нашли следы двух львиц, одна из которых была довольно крупной, и постарались отыскать их лежбище, но безрезультатно. Самец, похоже, охотился возле заброшенной масайской маньятты. Не исключено, что именно он терроризировал масаи, которых мы навестили сегодня утром. Досужих домыслов, однако, было мало, чтобы санкционировать отстрел. Я решил, что ночью послушаю, как охотится львиная семейка, и если завтра утром львы попадутся нам на глаза, я смогу их опознать. Джи-Си, помнится, говорил, что в общей сложности нам придется уничтожить от четырех до шести львов, чтобы обезопасить район. На сегодняшний день мы убили трех, плюс еще масаи закололи одного и ранили второго.
— Не стоит подходить к болоту слишком близко, — сказал я, — а то буйволы нас учуют. Завтра они выйдут пастись на равнину, если их не спугнуть.
Мисс Мэри согласилась, и мы отправились обратно в лагерь. По пути я и Нгуи читали следы.
— Завтра встанем пораньше, дорогая, — говорил я. — Наверняка увидим буйволов на равнине.
— Давай тогда пораньше ляжем. Будем заниматься любовью и слушать ночь.
— Замечательный план.
Глава двадцатая
Мы лежали в кровати, закутавшись в одеяла; ночь выдалась прохладной. Я привалился спиной к брезентовому борту палатки и чувствовал себя уютно. Ночь нивелирует габариты, в постели все люди одного размера, если они любят друг друга. Мы лежали, грея одеяла своими телами, и перешептывались, и слушали гиен: первая разразилась внезапным фламенко, будто кричала в рупор совсем рядом с палаткой, а следом вступил хор за периметром, и я понял, что их взволновало вяленое мясо и близость буйволов. Мэри здорово умела им подражать, что и продемонстрировала тихонько под одеялом.
— Сейчас их полная палатка наберется, — сказал я.
К северу от старой маньятты раздался львиный рык, и в ответ хрипло прокашлялись львицы: семья вышла на охоту. Чуть позже взревел еще один лев — очень, очень далеко.
— Вот бы остаться в Африке на всю жизнь, — сказала мисс Мэри.
— Я тоже хочу остаться здесь навсегда.
— В кровати?
— Увы, в кровати не получится. В лагере.
— И мне здесь нравится.
— Так зачем нам куда-то ехать?
— Может, нас ждут новые чудесные места. Разве тебе не хочется увидеть как можно больше нового, пока ты еще жив?
— Нет.
— Ну что ж, сейчас мы здесь. Не будем думать о других местах.
— Не будем.
Гиена вновь подняла голос, забирая на немыслимую высоту и резко обрывая — раз, другой, третий.
Мэри передразнила ее, и мы засмеялись. Нам было уютно и спокойно, и узкая кровать казалась роскошным ложем.
— Когда я усну, — сказала Мэри, — вытянись во всю длину, не лежи скорчившись. Я пойду к себе в кровать.
— Я тебя закутаю.
— Не надо, спи. Я сама закутаюсь.
— Полежи со мной, радость.
— Хорошо. Но потом пойду к себе, а то для тебя места совсем мало.
— Ничего не мало. Закрывай глаза, спи.
— Ты тоже, любовь моя.
Сквозь дрему я слышал, как тихо ворчал ближний лев и протяжно ревел дальний. Мы обняли друг друга и заснули счастливым сном.
Я не заметил, как Мэри перебралась в свою кровать, и проснулся от того, что лев прорычал у самого периметра. Казалось, он вот-вот ухватит зубами растяжки палатки. Я понимал, что он где-то за периметром, но низкое рычание доносилось так отчетливо, словно он гулял по территории лагеря. Затем лев снова прорычал, и стало ясно, что он действительно далеко — за дорогой, что вела к взлетной полосе. Я послушал, как он уходит прочь, а потом уснул.
Кто есть кто
Рассказчик. Автор, никогда в жизни не писавший дневников, ведет повествование от первого лица, отталкиваясь от реальных событий годовой давности. В беседе с третьей женой Мартой Геллхорн он однажды заметил: «Мы просто сидим на базаре, скрестив ноги, и те, кому не интересны наши истории, идут мимо».
