Когда они с ним танцевали во второй раз, Джозефина поддалась на его уговоры:
— Ну, так и быть. Давай выйдем на воздух.
— А что на воздухе делать? — возразил он, когда они покинули зал. — Я прямо в этом здании отличное местечко знаю.
— Ну хорошо.
Бук Чаффи из Алабамы провел ее через гардероб и дальше по коридору, где оказалась неприметная дверь.
— Это личные апартаменты моего приятеля, сержанта Буна, инструктора батареи. Он специально предупреждал, чтоб сегодня использовали его берлогу по назначению, а не устраивали тут читальню или еще что.
Переступив через порог, он включил тусклое освещение; Джозефина вошла, притворив за собой дверь; они повернулись друг к другу.
— Сладкая моя, — зашептал он.
Склонившись к Джозефине, он нежно облапил ее длинными ручищами и, глядя на нее в упор, медленно притянул к себе. Джозефина подумала, что еще ни разу не целовалась с южанином.
Вдруг в замке с внешней стороны повернулся ключ; они отпрянули в разные стороны. Послышались сдавленные смешки и стук удаляющихся шагов; Бук, подскочив к дверям, стал дергать ручку, а Джозефина успела заметить, что комната эта служит сержанту не только гостиной, но и спальней.
— Кто это сделал? — спросила она. Зачем нас заперли?
— Шутник какой-то. Ну попадись он мне…
— Он вернется?
Бук уселся на кровать и задумался.
— Не могу сказать. Знать бы, кто это затеял. Но если сюда принесет кого-нибудь из распорядителей, нам с тобой мало не покажется, верно я говорю?
Увидев, как Джозефина изменилась в лице, он подошел к ней и обнял:
— Не горюй, солнышко. Разберемся.
Она ответила на его поцелуй — коротко, но с чувством. Затем отстранилась и прошла в смежную комнату, заваленную ботинками, обмундированием и разнообразным военным снаряжением.
— Здесь наверху есть окошко, — сообщила Джозефина.
Окно находилось под самым потолком и давно не открывалось. Бук залез на стул и с усилием дернул раму.
— Высота — футов десять, — вскоре доложил он, — правда, под окном большой сугроб. Но ты, боюсь, расшибешься, а уж туфельки и чулочки промочишь, как пить дать.
— Надо отсюда выбираться, — отрезала Джозефина.
— Лучше обождать — пусть этот шутник…
— Я не собираюсь ждать. Я хочу отсюда выбраться. Послушай… брось под окно все одеяла с кровати, и я выпрыгну, а еще лучше ты прыгнешь первым и расстелешь одеяла на сугробе.
Дальше началось самое увлекательное.
Бук Чаффи аккуратно стер пыль с подоконника, чтобы Джозефина не испачкала платье; потом оба замерли, услышав шаги, которые снаружи приблизились к дверям — и снова удалились. Бук выпрыгнул, и до нее донеслись отборные проклятья: он выкарабкивался из-под рыхлого снега. Вслед за тем Бук расстелил одеяла. В ту самую минуту, когда Джозефина свесила ноги из окна, за дверью раздался шум голосов и ключ в замке снова повернулся. Она удачно приземлилась в раскрытые объятия южанина; задыхаясь от неудержимого смеха, оба пустились наутек и остановились только через добрых полквартала; запыхавшись, они помедлили на пороге арсенала, чтобы глотнуть ночной прохлады. Бука не тянуло возвращаться.
— Почему ты не хочешь, чтоб я тебя проводил? Где ты тут остановилась? Хоть посидеть, дух перевести.
Она заколебалась: ее влекло к нему из-за совместно пережитого приключения; но что-то внутри словно подсказывало, что ей нужно быть в зале.
— Нет, — отрезала она.
У входа в зал на Джозефину налетел человек, который страшно спешил, и, подняв глаза, она узнала Дадли Ноултона.
— Простите, — извинился он. — О, это вы…
— Не протанцуете со мной до моего шкафчика? — вдруг выпалила она. — Я порвала платье.
Прокладывая путь к цели, он рассеянно заметил:
— Дело в том, что у нас произошло небольшое недоразумение, и мне поручили разобраться. Я собирался взглянуть, что к чему.
У Джозефины бешено заколотилось сердце; ей стало ясно, что нужно срочно себя менять.
— Не могу передать словами, как много для меня значит наша встреча. Было бы прекрасно иметь друга, с кем можно общаться всерьез, без глупостей и сантиментов. Вы не станете возражать, если я напишу вам письмо, — то есть Адель не станет возражать?
— Конечно же нет! — Смысл его улыбки был совершенно непостижим.
Когда они добрались до шкафчика, ей на ум пришло кое-что еще.
— Правда, что на пасхальных каникулах бейсбольная команда будет тренироваться в Хот-Спрингс?
— Правда. Вы приедете?
— Приеду. Доброй ночи, мистер Ноултон.
Но ей суждено было увидеть его еще раз. Это произошло возле мужской гардеробной, в толпе бледных юношей и девушек и их еще более бледных матерей, у которых за эту ночь заметно прибавилось морщин. Он что-то объяснял Адель, и Джозефина расслышала обрывок фразы: «Дверь была заперта, а окно открыто…» Ее осенило, что, увидев ее у входа, промокшую и запыхавшуюся, он, скорее всего, понял правду — и Адель, без сомнения, подтвердит его подозрения. Перед Джозефиной снова замаячил призрак давнего врага, уродки-завистницы. Плотно сжав губы, она повернулась, чтобы уйти.
Но они уже заметили ее, и Адель звонко и жизнерадостно окликнула:
— Иди сюда, давай попрощаемся! Я так благодарна, что ты выручила меня с чулками. Это девочка, которая не сделает ни гадостей, ни глупостей. — Она порывисто поцеловала Джозефину в щеку. — Вот увидишь, Дадли: в выпускном классе она добьется всеобщего уважения.
III
По меркам тягучих мартовских дней последующие события развивались стремительно. Ежегодный бал для старшеклассниц в школе мисс Брертон пришелся на такую пору, которая пронизана весной, и все младшие девочки лежали без сна, прислушиваясь к доносившимся из спортивного корпуса томным мелодиям. В перерывах между танцами, когда молодые люди из Нью-Хейвена и Принстона разбредались по территории, затворницы из распахнутых темных окон следили за едва различимыми силуэтами.
Но Джозефина к окну не подходила, хотя, как и все, не спала. Таким развлечениям не было места в той схеме, которую она благоразумно выстраивала день за днем: в противном случае она бы оказалась в первых рядах тех, которые окликали мальчиков, бросали записочки и затевали разговоры, но судьба внезапно обернулась против нее и начала плести свою темную паутину.
Маленькая леди, не печалься, не грусти.
Помни, что сегодня нам с тобою по пути…
Дадли Ноултон находился в спортивном корпусе, в каких-то пятидесяти ярдах от Джозефины, но близость этого человека не взволновала ее, как могла бы взволновать год назад, — по крайней мере, не так сильно. Теперь она знала, что жизнь — дело серьезное, и, лежа в укромной темноте, безостановочно повторяла про себя строчку из романа: «Вот мужчина, достойный быть отцом моих детей». Чего стоят ужимки и пустые фразы сотни вероломных соблазнителей по сравнению с настоящей жизнью! Ведь нельзя же вечно целоваться с едва знакомыми субъектами, прячась за полуприкрытыми дверями!
