Книга Успешное покорение мира, страница 74. Автор книги Фрэнсис Скотт Фицджеральд

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Успешное покорение мира»

Cтраница 74

— Никогда не встречал такой красивой девушки, — начал он. — Конечно, ты увязла в этом светском болоте, но тут уж ничего не попишешь. Вот что я тебе скажу, причем без всякой рисовки: когда при мне люди кичатся своим положением в обществе, статусом и так далее, меня просто разбирает смех. Я-то, между прочим, прямой потомок Карла Великого. Что ты на это скажешь?

Джозефина вспыхнула — ей стало за него неловко; он и сам немного смутился и решил уточнить:

— Но главное — это сам человек, а не его предки. Я, например, хочу стать лучшим в мире писателем — и точка.

— Люблю хорошие книги, — потрафила ему Джозефина.

— Мне близок театр. Я написал пьесу, которую можно раскрутить, если только антрепренеры соизволят ее прочесть. Задумок у меня масса: бывает, иду по улице и прямо готов взлететь над городом, как аэростат. — Внезапно уголки его рта поползли вниз. — Я потому так разболтался, что предъявить пока нечего.

— Мистер Бейли, выдающийся драматург. Пришлете мне билеты на вашу премьеру?

— Конечно, — рассеянно сказал он, — только к тому времени ты выйдешь замуж за какого-нибудь хлыща из Йеля или Гарварда, у которого пара сотен галстуков и шикарный автомобиль, и превратишься в обывательницу, как все остальные.

— Наверное, я и сейчас… но поэзию просто обожаю. Ты читал «Смерть Артура»? [63]

— В Чи сейчас пишется больше хороших стихов, чем создано за все прошлое столетие. Есть, к примеру, такой Карл Сэндберг [64] — талантом не уступает Шекспиру.

Джозефина не слушала и только наблюдала за ним. Его чувственное лицо светилось тем же удивительным светом, что и при первой их встрече.

— Поэзия и музыка влекут меня больше всего на свете, — сказала она. — В них есть чудо.

Он поверил ей, потому что знал: она говорит о влечении к нему. Джозефина сочла, что он отмечен печатью незаурядности, — в этом слове для нее содержался определенный, реальный смысл. Наделенность особой, неповторимой страстью к жизни. У нее не возникало сомнений, что она сама кое в чем превосходила порицавших ее девочек (хотя зачастую путала свое превосходство с тем пиететом, которое оно внушало другим), и суждения толпы ее не трогали. Достоинства, которые некогда виделись ей в романтических признаниях Тревиса де Коппета на уроках бальных танцев, теперь угадывались в Джоне Бейли, невзирая на его настырность и снобизм. У нее возникло желание увидеть мир его глазами — не зря же он так безоглядно погружался в жизнь. Характер Джозефины сформировался рано, и жила она запоем (если так можно сказать о девушке со свежим личиком, что сродни влажной розе), а потому с некоторых пор мужчины заметно ее разочаровали. Сильные оказывались занудами, умные — тихонями, но в конечном счете все они роковым образом воспринимали Джозефину одинаково, причем недостаток темперамента затуманивал их индивидуальность.

Поданные клубные сэндвичи на некоторое время завладели их вниманием; где-то под потолком, как было принято лет двадцать назад, зашевелился оркестр. Деликатно жуя, Джозефина осмотрелась: из-за столика напротив поднимались двое; она вздрогнула и чуть не подавилась. Женщина была, как принято говорить, пергидрольной блондинкой; на розовощекой детской физиономии выделялись густо подведенные кукольные глазки. Когда она шла за своим спутником к выходу, ее аляповатое платье оставляло позади почти осязаемый, приторный парфюмерный шлейф. Спутником ее был отец Джозефины.

— Картошку не будешь доедать? — через минуту спросил Джон.

— Очень вкусно, — выдавила она.

Ее отец, дорогой сердцу идеал… видный, обаятельный Герберт Перри. Мамина любовь — выходя на веранду летними вечерами, Джозефина видела, как они покачиваются на мягкой подвесной скамье: отец лежит, положив голову маме на колени, а она приглаживает ему волосы. Родительский брак внушал ей надежду на счастье, которая делала хоть сколько-то осмысленными ее неугомонные искания.

Увидеть его в таком месте, вне зоны досягаемости знакомых, да еще с такой мымрой! Мальчишки — совсем другое дело: Джозефина с воодушевлением слушала их беззастенчивые россказни о победах среди низших слоев, но чтобы ее отец, взрослый человек, позволил себе нечто подобное… Ее бросило в дрожь; блестящая слезинка сползла по щеке и упала на жареный картофель.

— Да, с радостью туда съезжу, — услышала она свой голос.

— Конечно, люди там очень серьезные, — напористо говорил он. — Похоже, они в своем театрике будут ставить мою пьесу. А если передумают, я кое-кому из них челюсть сверну, чтобы научились ценить великую литературу.

В такси Джозефина попыталась выбросить из головы все, что увидела в ресторане. Родительский дом, тихое пристанище, откуда совершались ее эскапады, буквально лежал в руинах, и она страшилась туда возвращаться. Кошмар, кошмар, кошмар!

Охваченная смятением, она придвинулась к Джону Бейли, чтобы найти себе опору. Автомобиль затормозил перед новым оштукатуренным строением желтого цвета, откуда выскочил молодой человек с сизыми щеками и горящим взглядом.

— Ну, что там слышно? — нетерпеливо спросил Джон.

— В одиннадцать тридцать петля затянулась.

— Так-так.

— Я по его просьбе написал для него прощальную речь, но он так мямлил, что ему не дали договорить.

— Обломали тебя.

— Не говори. Что за подруга? — Человек указал на Джозефину.

— Да так, из Лейк-Фореста, — ухмыльнулся Джон. — Мисс Перри… мистер Блакт.

— Приехали засвидетельствовать триумф Шекспира из Спрингфилда? А до меня дошли слухи, что ставить будут «Хижину дяди Тома». — Он подмигнул Джозефине. — Счастливо.

— Что он имел в виду? — спросила Джозефина, когда они шли к входу.

— Понимаешь, это парень из «Трибьюн», и сегодня утром ему поручили освещать казнь — одного негра повесили. Вся штука в том, что мы с ним поймали этого злодея сами… Неужели ты думаешь, что копы способны кого-то поймать?

— Мы, случайно, не в тюрьму приехали?

— Нет, что ты. Это театральная мастерская.

— А что за речь?

— Он сочинил для этого черномазого прощальное слово, как бы в компенсацию за поимку.

— Безумие какое-то! — ужаснулась Джозефина.

Они оказались в длинном полутемном зале; на сцене, в мрачноватом свете пары нижних софитов, толпилось человек двенадцать. Джозефина сразу поняла, что все присутствующие — она сама не в счет — какие-то ненормальные. У нее даже сомнений не возникло, хотя единственной личностью с внешними признаками помешательства была плотная дамочка в лапсердаке и серых домашних брюках. Притом что впоследствии семеро из этих людей добились некоторой известности, а четверо весьма преуспели, на тот момент суждение Джозефины оказалось верным. Их отличало полное неумение приспосабливаться к окружающей обстановке, будь то обычные неуютные школы, тиски городов Среднего Запада или чванливые дорогие пригороды; в тысяча девятьсот шестнадцатом году они стянулись в Чикаго — не обремененные знаниями, одержимые жаждой деятельности, неимоверно ранимые и беспомощные романтики, бродяги, совсем как их предки, первые поселенцы на здешних берегах. Джозефина долго вглядывалась в эту шаржированную смесь неискушенности и уязвимости, которую вся нация высмеивала на протяжении следующего десятилетия.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация