— Ребята зашли — друзья детства.
— Не вздумай с кем-нибудь целоваться. Черт, что я говорю — целуйся с кем хочешь.
— Ни с кем не хочу. — Джозефина чувствовала, как теплеют ее губы у телефонной трубки.
— Я из уличного таксофона звоню. Она ворвалась ко мне в жутком состоянии, пришлось уносить ноги.
Джозефина промолчала; в ней что-то надломилось, когда он заговорил о жене.
При ее возвращении гости поняли, что ей не до них, и поднялись со ступенек:
— Нет уж. Мы пойдем. Ты нам тоже надоела.
Родительская машина появилась как раз тогда, когда машина Эда выезжала с круговой аллеи. Отец жестом показал, что хочет поговорить наедине.
— Я не вполне понимаю, что значит «сорить деньгами». Ты связалась с социалистами?
— Говорю же тебе, мама знает некоторых…
— А ты сама кого-нибудь знаешь? Не иначе как субъекта, который написал эту пьесу?
— Да.
— Где вы познакомились?
— В компании.
— И он попросил тебя раздобыть денег?
— Нет.
— Прежде чем что-либо предпринимать, я должен с ним встретиться. Пригласишь его к нам на субботний обед?
— Хорошо, — нехотя согласилась она. — С условием, что ты не будешь высмеивать его за бедность и поношенную одежду.
— За мной такого не водится!
В субботу Джозефина в глубокой тревоге села за руль открытого двухместного автомобиля и поехала на станцию. Как только Джон Бейли сошел с поезда, она с облегчением отметила его аккуратную стрижку; своим ростом, телосложением и характерными чертами он выделялся из толпы любителей тенниса. Но Джозефине бросилось в глаза, что он нервничает, и они полчаса колесили вокруг Лейк-Фореста.
— Чей это дом? — то и дело спрашивал Джон Бейли. — С кем ты сейчас поздоровалась?
— Точно не помню — да какая разница? За обедом будут только мои родители и еще один парень, Говард Пейдж, которого я знаю сто лет.
— Очередной друг детства, — вздохнул он. — Почему же я не из их числа?
— Тебе это не нужно. Тебе нужно стать величайшим писателем в мире.
Оказавшись в гостиной дома Перри, Джон Бейли долго разглядывал фотографию подружек невесты, сделанную прошлым летом на свадьбе ее старшей сестры. Потом приехал Говард Пейдж, первокурсник Гарварда, и разговор зашел о теннисном турнире: племянник миссис Макрэй вчера одержал блестящую победу и вышел в сегодняшний финал. Когда перед самым обедом к ним спустилась миссис Перри, Джон Бейли вдруг повернулся к ней спиной и начал расхаживать по комнате, изображая непринужденность. В глубине души он был уверен, что эти люди ему в подметки не годятся, и не мог смириться с мыслью, что они этого не знают.
Горничная позвала его к телефону; Джозефина услышала, как он говорил:
— Так уж вышло. И нечего сюда названивать.
Из-за того что он женат, Джозефина до сих пор отказывалась с ним целоваться, но зато отвела ему место в своих платонических мечтах и не собиралась ничего менять, пока Провидение его не освободит.
За обедом она расслабилась: Джон Бейли явно нашел общий язык с ее отцом. Джон со знанием дела рассуждал о сущности расовых беспорядков, и Джозефина заметила, насколько убого и хило выглядит рядом с ним Говард Пейдж.
— Значит, это составляет тему вашей пьесы?
— Совершенно верно. Причем я настолько увлекся негритянской стороной вопроса, что едва не сбился на чисто ниггерскую пьесу. Лучшие роли отведены черным.
Миссис Перри содрогнулась:
— Неужели настоящим неграм?
Он хохотнул:
— Не думаете ли вы, что мы будем чернить актерам лица жженой пробкой?
После короткой паузы миссис Перри рассмеялась:
— С трудом представляю Джозефину на одной сцене с неграми.
— Полагаю, от цветных актеров лучше отказаться, — сказал мистер Перри, — по крайней мере, если вы рассчитываете на участие Джозефины. Боюсь, кое-кто из ее друзей этого не поймет.
— Я не возражаю, — вступила Джозефина, — при условии, что мне не нужно будет с ними целоваться.
Помилуй! — взмолилась миссис Перри.
Джона Бейли опять позвали к телефону; на сей раз он вышел из комнаты, недовольно фыркнув, сказал буквально пару слов и бросил трубку.
Вернувшись за стол, он шепнул Джозефине:
— Если она еще раз позвонит, пусть горничная скажет, что я ушел, договорились?
Джозефина спорила с матерью:
— Не понимаю, к чему эти выезды в свет, если у меня есть возможность стать актрисой.
— Действительно, зачем ей выезжать в свет? — поддакнул отец. — Разве она еще не нагулялась?
— Но школу надо окончить непременно. Там преподают актерское мастерство и ежегодно ставят пьесу.
— Какую? — презрительно бросила Джозефина. — Шекспира или еще того хлестче! Известно ли вам, что в Чикаго сейчас есть по крайней мере с десяток поэтов, которые превзошли Шекспира?
Джон Бейли скромно усмехнулся:
— Ну нет. В лучшем случае один.
— А я считаю, с десяток, — не унималась новообращенная.
— В Йельском университете преподает Билли Фелпс…
[66]
— начал Говард Пейдж, но Джозефина азартно перебила:
— Как бы то ни было, вовсе не обязательно ждать, пока человек умрет, чтобы его оценить. Но мама обычно так и поступает.
— Ничего подобного, — возразила миссис Перри. — Говард, разве я такое говорила?
— В Йельском университете преподает Билли Фелпс… — сделал вторую попытку Говард, но на этот раз его перебил мистер Перри:
— Мы уклоняемся от темы. Этот молодой человек хочет, чтобы моя дочь сыграла в его пьесе. Если в пьесе нет ничего постыдного, я не против.
— В Йельском…
— Но я не допущу, чтобы Джозефина выходила на сцену в составе смешанной черно-белой труппы. Какая мерзость!
— Мерзость! — Джозефина испепелила его взглядом. — По-твоему, здесь, в Лейк-Форесте, мало мерзостей?
— Но они тебя не касаются, — сказал ее отец.
— Неужели?
— Да, — отрезал он. — Никакие мерзости тебя не касаются. Разве что по твоей вине. — Он повернулся к Джону Бейли. — Как я понимаю, вам нужны деньги.
Джон вспыхнул:
— Нужны. Только не подумайте…
— Ладно, ладно. Мы все здесь много лет поддерживаем оперную труппу; новшества меня не пугают. У нас есть знакомые дамы, которые входят в ваш комитет, и я считаю, они не допустят никаких глупостей. Какая сумма вам потребуется?
