— Не надейся.
А потом:
— У Мартина лабораторная по химии. Встретимся с ним в клубе.
Молодые люди неспешными толпами текли вверх по ступеням, под аркой Блэра
[69]
, сквозь осенний сон, разбрасывая вороха желтых листьев. Они неспешно двигались среди лужаек, под вязами и сводами; дыхание их клубилось на вечернем холодке, а впереди, совсем недалеко, надеждой брезжила конечная цель — почти полное счастье.
В клубе «Уизерспун», самом большом из всех студенческих комплексов, какими славится Принстон, они расположились у огромного камина. Мартин Мунн, кавалер Лиллиан, оказался спокойным, приятным юношей, с которым Джозефина несколько раз встречалась, не исследовав при этом область его чувств. Но сейчас, когда патефон играл «В тени раскидистых пальм»
[70]
, а мягкий апельсиновый свет необъятного зала освещал разрозненные компании, которые, казалось, принесли с собой атмосферу самых смелых ожиданий, Джозефина бросила на него оценивающий взгляд. По ее жилам пробежал знакомый ток любопытства; а ответы Полу с самого начала были рассеянными. Но по дороге с вокзала, согретый и очарованный пешей прогулкой, тот ничего не заметил. Ему и в голову не могло прийти, что свою порцию особого расположения он уже получил, а добавки не будет. Нынче ему отводилась другая роль.
Как раз в тот момент, когда было решено идти переодеваться к ужину, их компания заметила присутствие некоего субъекта, который только-только вошел в клуб и, удивленно глазея по сторонам, но нимало не смущаясь, остановился у порога. Рослый, длинноногий, самой природой скроенный для танцев, он смахивал на тертого, бывалого хорька, знающего лаз в любой курятник.
— Кого я вижу: Луи Рэндалл! — изумленным тоном воскликнула Джозефина.
Немного поболтав с ним без видимого желания, она представила его остальным и при этом успела шепнуть Полу:
— Это парень из Нью-Хейвена. Кто бы мог подумать, что он потащится за мной.
Через пару минут Рэндалл вполне освоился в их компании. Держался он непринужденно, к месту шутил, у Попа не возникло никаких мрачных предчувствий.
— Да, кстати, — сказал Луи Рэндалл, — где здесь можно переодеться? Я чемодан за дверью оставил.
Возникла пауза. Джозефина не проявила ни малейшего участия. Молчание стало неловким, и Пол неожиданно услышал свой голос:
— Если что, можешь переодеться у меня.
— Не хочется тебя выживать.
— Ничего страшного.
Джозефина вздернула брови, показывая Полу, что не отвечает за этого нахала; Рэндалл тут же поинтересовался:
— Ты далеко живешь?
— Нет, не очень.
— В принципе, меня ждет такси, могу подбросить, если тебе тоже нужно переодеться, а ты заодно дорогу покажешь. Не хочется тебя выживать.
Повтор этой двусмысленной фразы наводил на мысль, что Пол со своими пожитками рискует оказаться на улице. Нехотя поднявшись, он не услышал, как Джозефина шепнула Мартину Мунну:
— Прошу тебя, не уходи.
Но это услышала Лиллиан, которая, впрочем, не стала возражать. Она никогда не перечила Джозефине; именно поэтому они оставались близкими подругами. Когда Луи Рэндалл и его новоявленный квартирный хозяин уехали, она извинилась и пошла наверх переодеваться.
— А можно посмотреть другие помещения? — осведомилась Джозефина.
Знакомый азарт приятно волновал ей кровь, щеки раскраснелись, как электрические нагреватели.
— Это банкетные залы, — объяснял Мартин, идя Рядом с ней. — Там бильярдная… Корты для сквоша… Библиотеку отделали на манер какого-то… индийского, что ли… монастыря… А это… — он отворил еще одну дверь и заглянул в темноту, — приемная ректора, только я не знаю, где свет включается.
Джозефина с легким смешком ступила за порог.
— Здесь изумительно, — сообщила она. — Только ничего не видно. Ой, на что это я налетела? Спаси меня!
Вышли они через несколько минут; Мартин торопливо приглаживал волосы.
— Ты — чудо! — признался он.
Джозефина почему-то прищелкнула язычком.
— Что такое? — встревожился Мартин. — Почему у тебя такой странный вид?
Она промолчала.
— Я чем-то тебя обидел? Ты сердишься? На тебе лица нет.
— Ты меня ничем не обидел, — выговорила она и с усилием добавила: — Ты был таким… милым. — Ее передернуло. — Покажи, пожалуйста, где моя комната.
«Как странно, — думала она. — На вид привлекательный, а целоваться с ним — никакого интереса. Такое со мной впервые… хотя были ребята, которые не особенно мне нравились… но сейчас я вообще ничего не почувствовала. Бывает, что потом с души воротит, но в самый ответственный момент всегда что-то ощущается».
Она не могла понять, почему на нее столь угнетающе подействовал этот случай. На университетский бал она приехала во второй раз, но ни до, ни после не знала такой подавленности. Никогда еще предвкушение не было таким восторженным, но теперь она как будто плыла в отстраненном сне. В этот вечер все молодые люди — из Принстона, из Нью-Хейвена, новые знакомцы, старые поклонники — превратились в манекены; каждый выглядел безжизненным, как бревно. Она даже испугалась, не появилось ли у нее на лице коровье выражение, какое она нередко замечала у глупых и апатичных девушек.
«Просто настроение такое, — внушала она себе. — Устала».
Однако и на другой день, за приятным и оживленным обедом, она увидела в себе не больше живости, чем в тех девушках, числом около десятка, которые с трудом ворочали языком, но похвалялись, что всю ночь не спали. После футбольного матча она прошлась до вокзала с Полом Демпстером, даря ему в качестве искупительной жертвы последние минуты этого уик-энда, наподобие того, как подарила самое начало.
— А как же театр? — огорчался он. — Я ведь тебе писал: мы с тобой поедем в Нью-Йорк и там все вместе пойдем в театр.
— Пойми, — терпеливо растолковывала она, — мы с Лиллиан к восьми часам должны вернуться в пансион. Нас отпустили только с этим условием.
— Тьфу, черт! — вырвалось у него. — Зуб даю, ты спелась с этим Рэндаллом.
Она с возмущением отнекивалась, но до Пола вдруг дошло, что Рэндалл с ними ужинал, Рэндалл спал у него на диване и, хотя во время матча Рэндалл сидел на трибуне Йеля, сейчас он почему-то стоял между ними.
Именно его физиономия напоследок мелькнула в окне, когда поезд отходил от перрона в направлении железнодорожного узла.
