— Простите меня, мой добрый господин, я ничего не мог поделать, — ответил за него Аристандр, спрыгивая на землю. — Когда я прибежал в конюшню за Скилиндром, а без него нельзя было обойтись, ведь кони немцев — настоящие дьяволы, я увидел, что там крутится этот маленький демон… то есть я хотел сказать, ваш милый сын. Поэтому мне пришлось запереть Коке, чтобы господин граф не мог его оседлать. Я нисколько не сомневался в том, что он поспешит на помощь. Под градом выстрелов я почувствовал, что кто-то прыгнул, коснувшись моей спины. Но прикосновение было таким легким, что я поначалу не обратил на него никакого внимания. Вдруг я понял, что у меня не две, а четыре руки: две большие и две маленькие. Двумя большими я погонял коня, вел бой с противником, а двумя маленькими перезаряжал ружья и действовал пикой за двоих. Что же Вы хотите? В пылу схватки я никак не мог опустить на землю моего маленького помощника и, слава Богу, в конце ее я оказался целым и невредимым. И это после того, как я славно сражался в риге и столкнул под копыта моей лошадки, которая и в упряжке ходит, и может быть боевым конем, не одного негодяя из числа тех, кто посягал на Вашу жизнь, да хранит Вас Бог, господин маркиз! Если я плохо поступил, накажите меня, но господина графа не упрекайте, потому что… клянусь, он славный малыш… и он для Вас… знаете, как он этих… немцев бил… к скоро он станет, это я Вам говорю… прямо, как Вы, хозяин!
— Хватит, хватит похвал, друг мой, — сказал Буа-Доре, сжимая руку своего каретника. — Раз уж ты учишь молодого хозяина не слушаться меня, по крайней мере не учи его, как язычника, ругаться.
— Разве я ослушался, отец? — спросил Марио. — Вы мне запретили атаковать цыган, а насчет рейтаров ничего не говорили.
Маркиз взял ребенка на руки и, не удержавшись, с гордостью рассказал своим друзьям, как мальчик спас своего дядю из лап ужасного Санчо.
— Итак, мой юный герой, — продолжал он, вновь обнимая ребенка, — было бы лучше оставить Вас под моим присмотром, но пришло время перевернуть страницу. Вы сами в одиннадцать лет отомстили за смерть отца и заслужили шпоры шевалье. Опуститесь на одно колено перед вашей дамой, ибо вы завоевали надежду когда-нибудь понравиться ей.
Лориана, не колеблясь, как сестра, поцеловала Марио, а Марио, не покраснев, ответил на ее поцелуй. Еще не наступил тот миг, когда их святая дружба обратится в святую любовь.
Затем оба вернулись к Мерседес, довольные тем, что чудом спасшийся Люсилио вернулся и уже дежурил около раненой. Марио не собирался хвалиться тем, что участвовал в спасении друга, который тоже прекрасно проявил себя в бою.
Мерседес была так довольна заботами лекаря и приходом Марио, что не чувствовала никакой боли.
Сделав ей перевязку, Люсилио пошел помогать раненым, всем, включая пленных, которых отправляли под надежной охраной в крепость-тюрьму Ла Шартра.
Рейтары расположились во дворике рядом с обгоревшими строениями. Они имели очень унылый вид. Капитан Макабр дрался не на жизнь, а на смерть и был тяжело ранен. Теперь он хотел только одного: хлебнуть немного вина и забыться. Беллинда во время схватки так испугалась, что у нее помутился рассудок. Презрение и насмешки слуг и вассалов, которых она ненавидела и в прежние времена постоянно попрекала, ее совсем не трогали. Ее дорогой костюм притягивал к себе взгляды крестьянок и казался им совершенно ослепительным.
Вскоре маркиз отправил ее в городскую тюрьму. Несмотря на протесты Адамаса, он проявил к ней снисхождение, оставив драгоценности и деньги и предоставив лошадь. Что касается Адамаса, то, узнав о ее намерении выйти замуж за маркиза и избавиться от Марио, он стал испытывать к ней глубокое отвращение.
Все оставшиеся лошади рейтаров, которые оказались превосходными, упряжь, оружие и деньги офицеров достались храбрым слугам. Сам маркиз ничего не захотел взять из захваченных трофеев. Он поспешил прийти на помощь своим бедным подданным, пострадавшим от набега цыган.
Глава пятьдесят седьмая
Расходиться стали тогда, когда увели пленных. Сопровождать их господину Робену помогли люди из окрестных селений. Привлеченные шумом боя, они немного опоздали, но теперь оказались полезны, заменив участников схватки, которым так необходим был отдых.
Хромой Жан прибыл в числе последних и с удовольствием присоединился к эскорту. Он был уже под хмельком. Он потерял ногу, сражаясь с рейтарами, и поэтому давно ненавидел капитана Макабра.
В город Ла Шартр он вошел с высоко поднятой головой, воображая себя капитаном Фракассом. Всем, кто хотел его слушать, он говорил о себе словами из народной песни: «его доблестная шпага поразила четырнадцать врагов».
Указывая на самых сильных из пленников, он утверждал о каждом из них:
— Вот этого взял я!
Площадь была очищена от народа, но во внутреннем дворике Брианта беспорядка еще хватало.
Одноэтажные строения были предоставлены для нужд людей и животных. Столовая и кухня были открыты для всех, кто хотел поесть или просто обогреться. Сам маркиз даже присесть не хотел, не позаботившись о нуждах остальных. Люсилио и Лориана перевязывали и лечили раненых, показывая все, на что способны.
Самые разные люди и события представляли как бы живую картину.
В одном месте извлекали пули, и раненые стонали и кричали от боли; в другом — люди смеялись и шутили, вспоминая подвига минувшей ночи, а совсем рядом — оплакивали погибших.
Здесь и там можно было видеть старых женщин, которые громко кричали, разыскивая пропавшую козу или корову. Другие женщины потеряли своих детей и теперь метались с безумным взором, призывая их из последних сил.
Марио энергично помогал этим поискам, а Адамас, как всегда предусмотрительный, в это время отдавал распоряжение вырыть на соседнем поле общую могилу для убитых врагов. Погибшим местным жителям были оказаны большие почести: их погребали в отдельных могилах. Разыскивали и господина Пулена, чтобы он читал молитвы перед погребением.
Все поздравляли героев. Их было много, однако в течение этого дня в разных местах — под кучами сена, в углах риги — находили несчастных безумцев, которых страх парализовал настолько, что они могли бы сгореть заживо или задохнуться от дыма, так ничего и не предприняв.
Буа-Доре и добрый Гийом находились в гуще этих событий, участвуя как в трагических, так и в комических эпизодах.
Несмотря на то что удручающие зрелища поджидали их на каждом шагу, оба находились в состоянии некоторого возбуждения, которое возникает при благополучном исходе дела.
Ведь эти потери и огорчения были не так уж велики по сравнению с тем, что могло произойти.
Чтобы лучше исполнить свой христианский долг, Буа-Доре снова сел на коня, и далеко не все, кто видел маркиза в это время, могли его узнать.
На нем все еще был фартук, превратившийся в лохмотья, обагренный кровью врагов, и многие вассалы думали, что он подпоясан обрывком знамени в знак достигнутой победы. Его пышные усы обгорели во время пожара, а бархатная шапочка мэтра Пиньу, поверх которой Буа-Доре наспех нахлобучил шляпу, надвинулась на глаза, из-за чего окружающие думали, что он ранен в голову, и каждый считал своим долгом заботливо спросить, как он себя чувствует.
